Женщина, которая жила у моря

Слава Богу, удалось провести отпевание в церкви. На страницах мессинских газет даже появились некрологи и заметки, где говорилось, что «университет и весь город скорбит в связи с утратой одного из самых выдающихся своих представителей – Доменико Андaлоро, который внезапно скончался от инсульта во время работы в своем кабинете».

Эти заметки были напечатаны для отвода глаз.

Джустина прекрасно понимала, что теперь к шоку и безмерному горю добавятся расспросы знакомых и безмятежная жизнь семьи будет разрушена. Наконец гости разошлись и Андaлоро остались одни. Они сидели в гостиной, не смея взглянуть друг другу в глаза, и пытались найти ответ на мучивший всех вопрос: почему Доменико сделал это?

– Может, это был несчастный случай, когда он чистил пистолет? – предположила тетя, но никто ее не поддержал. – Или, может, он допустил какую-то серьезную ошибку? Поставил неверный диагноз и решил покончить с собой из-за чувства вины? Кто тот пациент, о котором говорится в телеграмме?

В ответ – тишина.

– Мам, ты что-нибудь об этом знаешь? Ведь он часто говорил с тобой о своих больных, – спросил Руджеро, поглаживая мать по руке.

Агата попыталась заговорить, но ее губы дрожали, как и все тело. «Оказывается, он так долго страдал, – думала она, – а я даже не догадывалась». Почему он не попросил ее о помощи? И как давно он это задумал? Агата перебирала в голове его слова, объятия и поцелуи, пытаясь найти то, что она упустила.

– Странно, что он не оставил записку, какое-нибудь объяснение. Агата, ты не видела… – Джустина посмотрела на племянницу и не решилась договорить. Лучше поищет потом сама, посмотрит в карманах, в ящиках стола, в шкафу. Правда, если Доменико не оставил ничего на столе, вряд ли что-то найдется в другом месте. Застрелиться вот так – уму непостижимо, объяснить это можно разве что безумием. Может, ответ в той зловещей телеграмме? Кто этот загадочный пациент?

– Руджеро, сегодня же вечером напиши этому Микеле. Ты говорил, что знаешь его. Кто он такой?

– Микеле Минази. Бывший папин коллега. Он давным-давно переехал в Нью-Йорк, а сейчас преподает в Йельском университете. Конечно, я сейчас же ему напишу, но ответ придется ждать долго. Если, конечно, эта телеграмма вообще имеет отношение к делу.

Костанца, скрючившись, сидела в кресле с закрытыми глазами. Один-единственный вопрос затмевал для нее все остальное: «Почему именно в этот день, в день моей помолвки?»

Руджеро мерил шагами комнату, перебирая разные версии, в которые и сам не верил.

Может быть, отец принял решение внезапно? Это объяснило бы, почему он не оставил предсмертную записку. Но, главное, вспоминая ту ночь, Руджеро мучился чувством вины. Ведь если бы он вернулся чуть раньше, то, как нередко бывало, зашел бы к отцу, взял из его рук вонючую сигару и уговорил лечь спать. Он мог бы спасти отца, если бы заглянул тогда в его кабинет.

Руджеро леденел при мысли о том, что отец убил себя в тот самый момент, когда он лежал в своей кровати и листал грязный журнал. Значит, этот громкий звук, похожий на раскат грома, так напугавший Гульельмо, был выстрелом из пистолета. Как бы он хотел разделить свою муку с Костанцей. Но сестра была далеко, она словно отстранилась от всего мира.

В последующие недели они больше об этом не говорили, поглощенные мелкими повседневными заботами и тысячей неотложных дел. Главные вопросы оставались без ответов, растворившись в тягостном молчании, в подавленных рыданиях.

5

Шло время, но белый дом в Палаццате все так же был погружен в молчание, которое не вязалось с оживлением, царившим на улице, скрипом колес, шумом порта, голосами, доносящимся с рынка. Парадная дверь оставалась закрытой, а коляска больше не выезжала.

Лавиной сыпались письма и телеграммы с соболезнованиями. Даже старенький барон Сантини, близкий друг отца Доменико, префект, владельцы Мессинского банка, председатель мужского клуба, что на площади Кайроли, прислали свои соболезнования. Но письма от Минази, которого все ждали с таким нетерпением и тревогой, не было.

В послеобеденные часы Джустина стала часто задерживаться в комнатке, где сидела за швейной машинкой портниха, синьора Анна Сквиллаче. Она приходила почти каждый день шить траурную одежду на зиму.

Погруженная в свои мысли и чтение писем, Джустина не заметила, что педаль швейной машинки остановилась.

– Донна Джустина, все готово. Отнести наверх? Или сначала белье заштопать? Может, хотите отнести сами?

Джустина с нежностью посмотрела на эту невысокую женщину с преждевременно поседевшими волосами, такую скромную и молчаливую, и ей пришло в голову, что Анна ходит к ним шить уже почти 20 лет. Она стала частью семьи. Это ее руками сшита одежда для детей. Джустине захотелось спросить у нее совета, рассказать обо всем, что ее тревожит.

– Нет, Анна. Сделайте одолжение, отнесите сами. Только с вами Костанца разговаривает нормально. Вы же знаете, как она вас любит.