Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

С Марусей связывает Яновский исполнение «Яблочка». Популярная в среде матросов песня получала у махновцев свой текст. У Яновского она звучит так: «О-у-i-ах, яблучко, / Да куда котішся? / До Марусі в ешелон / Подработаться!»[1105] Вспомним: в повести Лавренева бойцы из отряда Маруси распевают «Яблочко», а она сама как бы помещает себя внутрь этой песни: «…а теперь яблочком катаюсь»[1106]. У Яновского Маруся становится частью фона, создательницей той исторической обстановки, той атмосферы, которая окружает главных героев повести.

Также имя атаманши Маруси фигурирует в художественных текстах как легендарное. Связано это с тем, что на Юге России во время Гражданской войны «то и дело стали появляться самозванки, выдававшие себя за легендарную Марусю»[1107], которые со своими шайками грабили и убивали простых людей. Любая женщина-командир верхом на лошади становится воплощением атаманши. Такое упоминание встречается в романе Л. А. Аргутинской «Огненный путь» (1932), где женщины из толпы знают лишь о существовании атаманши Маруси, командующей собственным отрядом. Они готовы признать таковой любую женщину в военной одежде на коне и называют Марусей заглавную героиню:

Не слезая с лошадей, мы закурили крученки. Вокруг быстро собралась кучка жителей. Около меня группировались женщины; они заходили и оглядывали со всех сторон, покачивали головами и смеялись в руку, пряча лицо в платок. Подходили новые, так же тщательно оглядывали, качали головами и перешептывались.

— Маруськин отряд. Вон она, видишь? Сама атаманша! — кивали они в мою сторону.

— Это Маруська! — передавалось от одного к другому[1108].

Легендарные представления о Никифоровой находили свое отражение и в кратких упоминаниях. Так, генерал П. Н. Краснов в романе «От Двуглавого Орла к красному знамени» (1922) вторит Лавреневу: «…под Батайском шарила Маруся Никифорова — кавалерист-девица, собственноручно пытавшая пленных»[1109]. У А. Соболя в рассказе «Погреб» (1922) «атаманша Маруся подкрадывалась к подушкам, к синагогальным подсвечникам…»[1110] Это отрывочное упоминание не соответствует реальной деятельности Никифоровой — здесь речь идет об уже потерявшем генетическую связь с образом исторической личности мифическом образе Маруси или ее подражательниц. Очевидно, собирательный образ атаманши Маруси аккумулировал не только черты других деятельниц анархического движения (наиболее очевидной фигурой была упомянутая Кузьменко), но и слухи, которые в условиях недоступности достоверной информации получали широкое распространение.

Итак, писатели пытались выразить исключительность фигуры Никифоровой через показ свойственных ей экстраординарных качеств. Художественное воплощение образа Маруси Никифоровой, так же, как и восстановленный историками биографический образ, в целом оказывается мозаичным: известное имя вбирало в себя реальные свойства других деятельниц анархического движения и выдуманные характеристики, созданные слухами, распространявшимися во время Гражданской войны. Никифорова редко изображалась как исторический персонаж. Можно заключить, что масштаб осмысления этой фигуры писателями совершенно не соответствует тому значению, которое она имела в реальности и которое еще предстоит восстановить историкам.

А. Ю. Овчаренко «…Грани своей, отдельной человеческой судьбы» Женские образы в литературе 1920–1930-х годов (Л. Сейфуллина, поэты и прозаики содружества «Перевал»): постановка проблемы