Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Женские образы в русской литературе 1920–1930-х годов — большая и все еще недостаточно исследованная проблема. Творчество Лидии Николаевны Сейфуллиной (1889–1954), одной из создательниц женской литературы, женской прозы (отметим, что эти понятия до сих пор требуют терминологических уточнений) и своеобразной революционной фемининности, одного из самых читаемых писателей первой половины 1920-х годов, сегодня практически забыто[1111]. Лишь в стабильном учебнике МГУ[1112] и в статье М. В. Михайловой[1113] актуализированы отдельные аспекты творчества писательницы, а в очерке Д. Л. Быкова проводятся параллели между судьбой Виринеи — героини знаменитой одноименной повести Сейфуллиной — и судьбой России[1114]. Западные слависты либо ограничиваются схематичным соотнесением образа Виринеи как символа борьбы за новую жизнь и судьбы самой Сейфуллиной, пережившей гибель мужа (В. П. Правдухина) и «чистки» конца 1930-х годов[1115], либо приводят биографические данные с ничем не оправданными фактическими ошибками[1116], [1117].

Творческая и общественная судьба Л. Н. Сейфуллиной — пример биографии «новой женщины» в общем дискурсе смены социальных ролей 1920–1930-х годов: дочь сельского священника стала «живым классиком», одним из создателей журнала «Сибирские огни» (издается с 1922 года по настоящее время). К концу 1920-х вышло три собрания ее сочинений; повесть «Правонарушители» была включена в обязательную школьную программу, переведена на несколько языков; известный французский педагог Селестен Френе, изучавший передовой опыт российских коллег, во время своей поездки в СССР в 1925 году заинтересовался литературной педагогикой Сейфуллиной и инициировал перевод и публикацию ее повести «Правонарушители»[1118]. Ведущий критик тех лет А. К. Воронский, сыгравший важную роль в творческом становлении и самой Сейфуллиной, и ее мужа В. Правдухина и способствовавший их переезду в Москву, посвящает творчеству писательницы один из своих «Литературных силуэтов» в «Красной нови», подчеркивая, что «Сейфуллина исключительно послеоктябрьская писательница и по началу своей литературной деятельности, и по содержанию, и по характеру, и по направлению этой деятельности», что ее книги «следует печатать не в тысячах, а в десятках и в сотнях тысяч экземпляров для изб-читален, для клубов, для библиотек»[1119]. А. Е. Крученых пишет о заумном языке Сейфуллиной, о ее любви к звучащему слову, языковой послереволюционной стихии[1120]; Е. Ф. Никитина в своей книге «В мастерской современной прозы» отводит Сейфуллиной целую главу[1121]; К. В. Мочульский в парижском «Звене» публикует статью о ее творчестве одновременно с отрывком из «Правонарушителей», указывая, что в схемы классического сюжета писательница «вкладывает большое напряжение действия и подлинную силу изображения»[1122].

В рамках одной статьи можно предложить лишь общую типологию женских образов, определить векторы дальнейших исследований этой большой темы как у самой Сейфуллиной, так и, что не менее важно, в текстах «ровесников века» — тех писателей, чье личностное и творческое становление напрямую было связано с революцией 1917 года и Гражданской войной: это прозаики и поэты содружества «Перевал» И. И. Катаев, Н. Н. Зарудин, Б. А. Губер, Л. Н. Завадовский, А. В. Перегудов, М. А. Светлов, Дж. Алтаузен, М. С. Голодный.

Примечательна предложенная Воронским типичная для тех лет дихотомия прежней (безвольной, общественно неактивной и т. д.) женщины и женщины современной, близкая пролеткультовскому противопоставлению «здорового/нездорового», «полезного/неполезного», «активного/пассивного» (и более поздней утилитарности ЛЕФа):

Тургеневские девушки давно уже «все они умерли, умерли», умерли или дохаживают свой век чеховские сестры, нет Перовских. Вместо них — ‹…› озлобленная, тупая обывательщина, канкан, кокаин, ту-стэп, истерички, хватающиеся где-то за рубежом за фалды Керенского. А там, где, казалось, был один сплошной быт, тишина и невозмутимый покой, серое однообразие, — все кипит, бурлит, тянется, развивается, открывая миру могучую, разнообразную, цветистую, исподнюю жизнь[1123].