Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Т. А. Купченко Киносценарий В. В. Маяковского «Позабудь про камин» и пьеса «Баня» в аспекте полемики с пьесой С. М. Третьякова «Хочу ребенка!» о смысле любви

Октябрьская революция 1917 года подняла на новый уровень общественную дискуссию вокруг вопросов пола, сексуальности, соотношения фемининности и маскулинности и проблему «нового» человека, долженствующего появиться в результате революции. И если в дореволюционной России вопросы этого круга обсуждались и проживались большей частью в высокоинтеллектуальной и артистической среде, то в 1920-х годах они стали массовыми.

Такие темы, как сексуальное насилие в комсомольской среде («чубаровское дело»), проституция (см. фильм О. Н. Фрелиха «Проститутки» 1926 года с интертитрами В. Б. Шкловского), любовь и, главное, жизнь втроем на одной территории («Третья Мещанская», 1927), продолжали широко подниматься в литературе. На этом фоне остро прозвучали пьеса С. М. Третьякова «Хочу ребенка!» (1926), которая так и осталась запрещенной и не была поставлена на сцене, нереализованый киносценарий Маяковского «Позабудь про камин» (1927), а также инсценированные Мейерхольдом пьесы «Клоп» (1928) и «Баня» (1929), которые могут рассматриваться как ответ на пьесу Третьякова.

Восстановим философский и эстетический контекст, в котором создаются эти произведения. Так, в пьесе «Баня» упоминаются книга О. Вейнингера «Пол и характер. Принципиальное исследование» (1902) и автор труда о венерических болезнях «За закрытой дверью. Записки врача-венеролога» (1927) Л. С. Фридланд, а также «комсомольские удовольствия», которым, по мнению Победоносикова, предается его жена Поля. Понятно, что речь идет о физических аспектах любви («связи фридляндского порядка»), а под «комсомольскими удовольствиями» подразумевается свободная любовь — может быть, даже любовь втроем. Здесь можно вспомнить о случае, послужившем, по словам Шкловского, основой для сценария фильма «Третья Мещанская», который он взял из «Комсомольской правды»: в роддом к комсомолке пришли двое комсомольцев, считавших себя ее мужьями[1266]. Согласно их представлениям, в «новых» отношениях не должно было быть ревности — собственнического чувства. В этом сценарии многие также усмотрели намек на ménage à trois Маяковского, Лили и Осипа Бриков[1267]. Кроме того, в кругу, сложившемся вокруг лефовцев, практиковали свободную любовь, сходную с тем, что описана в «сценах будущего» в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?». О том, что отношение Маяковского к любовным связям полностью согласуется со взглядами Чернышевского, писала Л. Брик[1268]. Об этом в своих воспоминаниях упоминала художница Е. В. Семенова, участница собраний в доме Маяковского — Бриков:

Женщина получила право на свободу в личной жизни, в любви, она имела право на выбор. ‹…› Мы читали брошюру одной из плеяды героических женщин Революции, А. М. Коллонтай, «Любовь пчел трудовых», где смело ставились вопросы любви, освобожденной от вековых предрассудков. Сходились-расходились, — это понятно. А как жить вместе троим? Кто-то, наверное, страдает. ‹…› Лефовский «новый быт», отметая и выкидывая все старое искусство как ненужное пролетариату, отмел и эти «старые человеческие чувства»[1269].

В те годы широко была известна теория Вейнингера, согласно которой в каждом человеке сосуществуют мужское и женское начала:

Итак, мужчина и женщина являются как бы двумя субстанциями, которые в самых разнообразных соотношениях распределены на все живые индивидуумы, причем коэффициент каждой субстанции никогда не может быть равен нулю. Можно даже сказать, что в мире опыта нет ни мужчины, ни женщины, а есть только мужественное и женственное. ‹…› Существуют бесчисленные переходные степени между мужчиной и женщиной, так называемые промежуточные половые формы.