Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Столь важный в сценарии Маяковского мотив парикмахерской — искусственного рукотворного преображения — вместо подлинного внутреннего, осуществляемого с помощью любви, — присутствует и у Третьякова. Только в его пьесе нет противопоставления физиологического начала любви ее подлинному потенциалу, включающему и духовное измерение, как у Маяковского, у которого понятие любви не лишается своего идеального наполнения. Человек у Третьякова понимается биологически, и попытка воздействия на него осуществляется на уровне рефлексов: асексуальная Милда наводит красоту, чтобы вызвать желание у Якова. Парикмахерская — то, что работает на рефлексы. Красота и любовь, таким образом, воспринимаются как сложное проявление биологии, полового инстинкта, высшей нервной деятельности, но не более того. В сценарии «Позабудь про камин» ставки на любовь больше: рабочий женится на парикмахерше ради новой жизни.

61. Рабочий усаживается рядом на низенькую подножную скамеечку с кипой нот, читает заглавие, передает кассирше.

62. «Во-первых, у нее пианино, замечательный голосок, придешь этак, сядешь в глубокое мягкое кресло, а она, понимаешь, своими нежными ручками сыграет какой-нибудь душещипательный романс» (здесь и далее разрядка В. В. Маяковского дана курсивом. — Т. К.).

Комсомолка из Киева.

Журн. «Культура и Революция».

‹…›

88. «Неинтересно жениться на работнице, да еще на комсомолке, и таскаться с ней по нарпитам. Это, по-моему, полнейшая ерунда».

«Комсомольская правда».

Письмо комсомольца.

89. Рабочий идет по улице, заглядывая в магазинные окна.

90. Останавливается перед большим магазином, восторженно разводит руками.

91. Какой мосторг![1295]

Свадьба, завершающаяся пожаром, показывает ошибочность этого «проекта». Любовь, понимаемая почти исключительно биологически, приводит к смерти — в этом Маяковский снова следует Соловьеву:

Семейный союз основан все-таки на внешнем материальном соединении полов, он оставляет человека-животное в его прежнем дезинтегрированном, половинчатом состоянии, которое необходимо ведет к дальнейшей дезинтеграции человеческого существа, т. е. к смерти[1296].

Важную часть поэтики «Хочу ребенка!» составляет сцена-обсуждение «Общее собрание». Третьяков использует брехтовские приемы эпической драмы: ему важно включить рацио зрителя, чтобы тот пришел к определенному выводу, а не полагался на вызываемые в нем чувства (заметим, что Третьяков впоследствии переводил Б. Брехта на русский язык). В сценарии «Позабудь про камин» есть схожий эпизод — «голосование человеческой жизни». В обоих случаях это сцены коллективного обсуждения пути будущего. Если беременную Милду выгонят, то ее проект будущего с детьми от «лучших производителей», выращиваемых коллективно, обречен на поражение, останется только дегенеративное потомство пьяного рабочего. У Маяковского «голосуют» реальную человеческую жизнь, ориентируясь на внешние признаки — мозоли на руках размораживаемого (таким образом хотят найти доказательства правильного происхождения, подобно тому, как Милда ищет таких же подтверждений при выборе отца будущего ребенка). Как видно по черновикам сценария[1297], Маяковский придавал этому эпизоду большое значение, расширив количество кадров, отведенных для него, с 244 до 267.

В свою очередь, в пьесе Третьякова есть и маленькая сцена с клопом, столь важным в истории рабочего у Маяковского. Именно в связи с готовностью размороженного рабочего пожертвовать собственной кровью для пропитания клопа люди будущего перестают считать его человеком и помещают в клетку зоопарка как животное, «нэпманус натуралис». В «Хочу ребенка!» клопа ловит Доб (представитель Дружины организации быта): «Тут я у вас клопа раздавил. Так позвольте возвратить вашего клопа, а то претендовать будете»[1298]. Рабочий у Маяковского именно «претендует» на клопа: