Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Таким образом, в советском кинодискурсе «настоящий мужчина» интерпретируется как модель мужского характера и поведения, распространяемая идеологией и массовой культурой США и имеющая почитателей в американском обществе. Эта модель включает в себя такие черты, как культ насилия, эгоизм, неразборчивость в средствах, бездушность, неуважительное отношение к женщине, в которой видят только сексуальный объект, примитивность культурных запросов. Такая модель нужна для сохранения буржуазного строя; для манипулирования сознанием американцев в интересах коммерческой рекламы; для подготовки их к войне. Этот тип маскулинности отражает другие неприглядные стороны американского образа жизни: милитаризм, расизм, антикоммунизм, фашизм, бездуховность. Он является естественным порождением капиталистических общественных отношений, которые основаны на принципе «человек человеку — волк», или, что то же самое, — «человек человеку — настоящий мужчина».

Заключение

Подводя итоги, еще раз подчеркнем, что репрезентации маскулинности внешнеполитических «чужих» в отечественной культуре двух периодов, Первой мировой войны и холодной войны, обнаруживают заметное сходство: маскулинность подвергается критике как гипертрофированная, а потому ненормальная. Образы и германской, и американской маскулинности характеризуются при помощи таких черт, как культ силы и агрессии; машиноподобие; гордыня/индивидуализм, враждебные отношения между людьми; милитаризм, стремление подчинить своей воле весь мир; грубое, неуважительное отношение к женщине.

Какое объяснение этому сходству можно предложить? Потребность в обеспечении онтологической безопасности, в сохранении позитивной коллективной идентичности, особенно в условиях конфронтации, реализуется за счет критики значимого Другого, каковым для России выступали страны Запада: Германия в начале XX века и США — в его середине. Образ Запада, воплощающий ценности модерности, наделяется такими характеристиками, как рациональность, независимость, приоритет права над моралью, приоритет личности над коллективом, т. е. теми, которые ассоциировались с мужским началом.

В этих условиях гендерный дискурс отечественной культуры был одной (но не единственной) из форм критики западного Другого и апологии России: инвективы в адрес Запада предполагали критику избыточной маскулинности и высокую оценку женского начала.

Таким образом, отвечая на вопрос о том, почему в философской культуре Серебряного века появляются культ женственности и идея андрогинности как подлинной человечности, необходимо принимать во внимание в том числе репрезентации отношений России и Запада тех лет. Анализ материалов советской культуры середины XX века — периода, который был сходен с культурой Серебряного века по преимуществу только конфронтацией с Западом, — на наш взгляд, подтверждает это предположение: позиционирование страны на международной арене влияет на оценку мужественности и женственности.

Ю. С. Подлубнова, Е. П. Тюменева Репрезентации фемининности в уральских травелогах Ларисы Рейснер и Елизаветы Полонской [1410]

Советская гендерная повестка 1920-х годов имела довольно конкретные очертания и определялась, с одной стороны, курсом государства на «новый быт» и освобождение женщины от кухонного и семейного «рабства», с другой — необходимостью включения женщины в экономические (производственные) отношения и внутреннюю политику государства[1411]. Утверждение равных прав мужчин и женщин закреплялось в декретах первых месяцев советской власти, равноправие полов было прописано в Конституции 1918 года. На включение женщины в политику и труд была направлена партийная и публицистическая деятельность Н. К. Крупской, А. М. Коллонтай и других видных большевистских деятелей. «Советская власть употребляет все усилия для того, чтобы снять с женщины тяжкую заботу о детях»[1412], — писала Н. К. Крупская в 1920 году;

надо показать, чтó на деле сделано, чтобы вырвать женщину из домашнего рабства, чтобы сделать ее грамотнее, культурнее, сознательнее; что сделано, чтобы вовлечь ее в общественную деятельность, в управление государством; что сделано, чтобы освободить женщину-нацменку от векового рабства[1413], –

обращалась она к съезду рабочих и крестьянок в 1927 году.