Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

С одной стороны, очевидно, что для Нины важны и влиятельны весьма традиционные патриархатные модели женственности: женщина как украшение жизни мужчины, женщина-соблазнительница и/или милашка, кроткая. Автор дневника не раз пишет об очаровании расцветающей женственности, о желательном для женщины умении очаровывать и властвовать. В своих подругах Мусе и Ире Нина видит «идеальное» воплощение этих типов женственности, вычитанных из русской классики и женских романов[1534]. Муся — «ангорская кошечка», милая, наивная, глупенькая, бессодержательная, «душечка», а Ира — своевольная капризница, женщина-вамп:

Муся ‹…› так всегда нежна и ласкова. Я ее люблю, ее маленькую и изящную фигурку, хорошенькое и нежное лицо, розовые щеки и свежий мягкий ротик. ‹…› Ее болтовня иногда раздражает, так она пуста, бессодержательна и неинтересна, но Муся живет этим…[1535];

Ира — подчиняющая себе натура, она не любит слушаться, а любит, когда слушают ее. Это выдающаяся девочка, она интересна, умна и очень развита, настойчива до упрямства и по-женски своевольна и капризна, что, в общем, дает пленительное ощущение для мужчин и привлекательное — для женщин (запись от 7 апреля 1935 года)[1536].

Нина Луговская много раз признается в дневнике в том, что завидует подругам и другим женственным очаровательницам и хотела бы быть такой же, но не может, потому что Бог не дал ей красоты, изящества и легкости: «В своих мечтах я представляю себя веселой и жизнерадостной девушкой, полной веселья и огня, полной жажды жизни и счастья, а главное — хорошенькой (не смейтесь, пожалуйста)» (запись от 2 июня 1933 года)[1537].

Себя Нина изображает в дневнике с беспощадной критичностью, во многих записях подробно описывая свое, как ей представляется, «уродство»: большие руки, сутулую фигуру, широкую кость, низкую талию,

большой, но далеко не благородный лоб, очень широкие и короткие брови, маленькие кошачьи глаза (зеленые было бы слишком красиво), злые или не выражающие ничего и имеющие при этом такой недостаток, который нельзя скрыть и который изуродовал мою душу[1538], немного вздернутый нос и большие толстые губы, несколько мясистые (запись от 27 июня 1936 года)[1539].

Те детали, которые повторяются в многочисленных дневниковых самоописаниях, складываются в нечто противоположное образу той «женственной женщины», которая в романах классической русской литературы увидена восхищенным и одобряющим мужским взглядом. Несовпадение с этим образцом фемининности вызывает у Нины две реакции. С одной стороны — чувство отчаянного дискомфорта от собственной неполноценности, ненормальности по сравнению с другими женщинами, которые рассматриваются как гомогенная мы-группа:

И кроме того, я с головы до ног женщина. Не дать женщине красоты и обаяния — это насмешка, что ни говори, ведь у женщины крупнейшее место занимает почти безотчетное, всюду преследующее ее желание нравиться, и даже тому, кого не любишь, кто неприятен (запись от 14 марта 1935 года)[1540].

С другой стороны, в рассуждениях Нины есть и попытка дистанцироваться от этого круга стереотипных «женственных женщин» в качестве другой, не такой, как они: