Женщина на фоне наполеоновской эпохи. Социокультурный дискурс мемуарно-автобиографической прозы Н. А. Дуровой

Проведенный нами анализ дает представление о филологической составляющей того нового подхода к человеку, который был инспирирован французской исторической школой «Анналов» (Л. Февра и М. Блока). Именно сторонники данного направления впервые стали изучать ментальные представления людей той или иной исторической эпохи через систему «расширенных» исторических источников, среди которых могли оказаться данные не только археографической науки, но и лингвистики, литературоведения, социологии, культурологии. Следствием стало появление серии «Живая история. Повседневная жизнь человечества», в которой была сделана попытка воссоздания «жизни человечества» в лице его различных субкультур, от римских сенаторов и гладиаторов до космонавтов и представителей спецслужб. Эпоха Наполеоновских войн в нужном для нас ракурсе нашла свое отражение в книге Л. Ивченко «Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года» (2008). Филологический аспект этой проблемы, представленный в учебном пособии, предполагает рассмотрение вопроса культурно-исторического менталитета в неразрывной связи с филологическим дискурсом литературно-эстетических направлений данной исторической эпохи, жанровой спецификой автодокументальной литературы, своеобразием функционирования биографического метода исследования в мемуарно-автобиографических источниках.

Глава 1 Миф о кавалерист-девице и «Записки…» Н. А. Дуровой: на пути к утопии как реальности

Биография Н. А. Дуровой до сих пор изучена недостаточно. Документальные свидетельства, касающиеся тех или иных сторон ее жизни, относятся главным образом ко времени ее военной службы, то есть периоду 1806–1816 гг. Эти документы начали собираться и систематизироваться еще в 30-е гг. XIX в., когда Дуровой официально заинтересовался императорский двор в связи с «подношением» ею двух экземпляров своих «Записок» императору Николаю I. Зато много сложностей возникает с другими периодами ее жизни, о которых практически не сохранилось документальных свидетельств. Это долгое время заставляло исследователей или обходить эти периоды молчанием, или пускаться в область фантазии. Особенно это относится к 1817–1835 гг., то есть к промежутку времени между отставкой Дуровой и началом ее литературной деятельности.

Много трудностей связано также и с первым периодом ее жизни до ухода в армию. Долгое время единственным «документом», где можно было почерпнуть сведения об этом периоде, были «Записки» самой Дуровой. Между тем, еще А. Сакс в своей работе замечал, что «относиться к этим сведениям приходится очень осторожно» [Сакс, с. 5].

Гораздо лучше освещен пятилетний (1836–1840) период ее литературной работы, от которого до нас дошли автобиографические свидетельства самой писательницы, отзывы современников, переписка Н. А. Дуровой, а также период 1848–1866 гг. (жизнь в Елабуге), о которых достаточно подробно писали биографыисследователи Т. Кутше и Ф. Лашманов.

Надо признать, что и при жизни писательницы о ней было известно до обидного мало. Так, ее двоюродный брат И. Г. Бутовский, достаточно известный в свое время переводчик, писал историку А. Михайловскому-Данилевскому в 1837 г., рассказывая об удивительной судьбе своей родственницы: «Писать обо всем этом (между прочим, и о причине отставки) при жизни сочинительницы нельзя, хотя и очень интересно» [Письмо Бутовского И. Г. генераллейтенанту Д. И. Михайловскому-Данилевскому].

Бутовский пережил Дурову на восемь лет (он умер в 1874 г.), но так и не раскрыл нам «тайн» своей двоюродной сестры. Сама же Дурова достаточно энергично пресекала все попытки выяснения обстоятельств ее жизни помимо тех сведений, которые она сообщила в «Записках кавалерист-девицы».

Когда в 1861 г. издатель «Русской патриотической библиотеки» В. М. Мамышев просил Дурову дать ему свою полную биографию для его серии «Георгиевские кавалеры», она опять же отослала его… к своим «Запискам», заявив: «В истинности всего нами написанного я удостоверяю честным словом и надеюсь, что Вы не будете верить всем толкам и суждениям, делаемым и вкривь и вкось людьми-сплетниками» [Цит. по: Сакс, с. 22]. Эта забота Дуровой о том, чтобы ее имя не стало поводом для сплетен и пересудов, была отнюдь не праздной. О том, что подобные попытки предпринимались еще в бытность ее в Петербурге в 1836–1840 гг., неопровержимо свидетельствует сама Дурова. Достаточно вспомнить ее автобиографическую повесть «Год жизни в Петербурге, или Невыгоды третьего посещения» или письмо к А. Краевскому от 2 ноября 1838 г., в котором она жалуется на клевету со стороны некоего Герсеванова: «Этот человек вскинулся на меня с остервенением, написал какую-то подлость» [Письмо Дуровой Н. А. А. А. Краевскому…]1.

Данное обстоятельство обязывает нас осмотрительно и взвешенно относиться к каждой детали биографии Дуровой, исходя из того, что конечной задачей любого исследования является не создание или, наоборот, разрушение мифа о «кавалерист-девице», но беспристрастное установление истины.