Женщина на одно утро. Щедрость пирата

— О, не смотри на меня так. Я вовсе не являюсь страстным поклонником нудистских пляжей. В Серебряном Бору располагается официальная посольская дача, я был приглашен туда на вечеринку с отцом. На самом деле даже не раз и не два. В этом месте много разных красивых домов. Если бы я хотел найти в Москве место, которое бы напомнило мне — или тебе — о Париже, я бы повез тебя туда, в Серебряный Бор. Если смотреть на его улицы с определенного ракурса…

— Моя подруга столько мне рассказывала о единении с природой, об освобождении духа и первобытном ощущении биения жизни под большой бубен, или тамтам, я не помню точно. А я думала, что все эти нудистские пляжи — лишь возможность подглядывать за женщинами безо всякой замочной скважины. Я думала — никогда не пойду.

— Все! Теперь я и сам хочу тебя свозить в подобное местечко. Не в Кап Даг, конечно. Но я увезу тебя туда, где можно ходить совершенно голой. И купаться, конечно же.

— Почему же не в Кап Даг? Слишком много воспоминаний? — Я приподняла бровь и ехидно улыбнулась.

— По правде говоря, уже почти нет. Кроме некоторого смутного чувства стыда. Не знаю, как тебе это объяснить, но в чем-то Марко прав. Я — ужасный человек. Это просто странно, что ты не убегаешь от меня в страхе. Знаешь, как в каком-то фильме люди убегали от падающего самолета. Мне порой кажется, что я терплю крушение, но не могу понять, где же аварийный выход.

— Мы ведь уже пришли к тому мнению, что я тоже сумасшедшая. Тебя любят только психопатки. Правда, в свете последних новостей это уже не смешно. Я не знаю, может, нужно поехать именно в этот твой Кап Даг, чтобы стереть все эти воспоминания раз и навсегда. Кроме того, теперь уже сентябрь, вода в Серебряном Бору будет холодной.

— Средиземное море лучше, принцесса? — ухмыльнулся Андре, делая шаг в мою сторону. Я сделала шаг назад.

— Знаешь, я хочу твоего ужасного травяного чая. Отныне кофе-машина — проклятый объект, с нее теперь надо будет снимать порчу.

— Значит, чай? — уточнил Андре, не предпринимая ни малейшей попытки приготовить его для меня.

— И еще — я хотела попросить: ты бы полегче с Марко. Он слишком многое пережил, чтобы на него обрушивать правду.

— Какую правду? — сощурился Андре, а я в ответ неопределенно взмахнула рукой. Андре поймал мои пальцы и пропустил сквозь них свои. Он провел указательным пальцем по царапине на месте утраченного кольца. — Имей в виду, мой брат совсем не так слаб, как тебе кажется. Он хочет управлять миром.

— Ну — это секрет Полишинеля. Все мужчины хотят управлять миром.

— Даже я?

— Даже ты, — кивнула я.

— Но не так, как Марко. Все же не до такой степени.

— Но даже больше, чем управлять миром, он хотел быть с Одри, — возразила я. — Как думаешь, она хоть немного любила его? Неужели можно быть такой актрисой? Может быть, Марко…

— Хватит! — нахмурился Андре. Он отпустил мою руку, и мне тут же стало не по себе, будто я потеряла что-то неуловимое, но важное, как воздух или стакан воды во время болезни. Андре вскочил. — Хватит с меня этой истории, и с Марко тоже. Самое ужасное, что ты права: он действительно ее любит. Иногда мне кажется, что я вообще не разбираюсь в людях. Человек — странный зверь, полнейшая загадка, подземная пещера, полная темных поворотов.

— Даже я? — Я подумала, что мой вопрос застанет его врасплох. Андре снова схватил мою руку, сжал пальцы сильнее и потянул меня к себе.

— Тебя разгадать вообще невозможно, — ответил он. — Знаешь, как это бесит! Но я буду пытаться и дальше.

— Если получится разгадать, я наскучу тебе, и ты меня прогонишь. Тогда-то я и стану свободной. — Я пожала плечами, но Андре покачал головой.

— Свобода — не люблю этого слова, особенно когда его произносишь ты.

Подтекст был скорее комплиментом, чем оскорблением, и все же в этом было что-то унизительное. Я отставила чашку с чаем на стол и, помедлив, решила уйти наверх. День был таким длинным и полным чудовищных событий, что я вдруг почувствовала себя уставшей, как раб на галерах. Физическая усталость даже превосходила измотанность моральную. Однако для Андре мое поведение означало другое — нежелание оставаться с ним, и такого он мне позволить не мог. Я любила его за эту тотальную ненасытность, но по этой же причине и боялась. Когда я попыталась пройти к лестнице, Андре остановил меня, удержал за руки, а затем долго и внимательно смотрел мне в глаза. Он притянул меня к себе вплотную, удерживая меня — пребольно — за плечи. Он сжимал меня своими сильными крепкими пальцами, а я терпела, глядя на него с вызовом, который мог быть расценен им как призыв. И чем болезненнее становились объятия, тем более нереальным казалось всё вокруг, кроме его рук, требовательного безжалостного взгляда, его сильного, тренированного тела. Так прошло несколько мгновений.

— Мне больно, — прошептала я, и Андре кивнул.