Женщина – не мужчина

Надин тоже едва с ней разговаривала. Исра помнила, как это раздражало ее поначалу – в груди словно лопался пузырь ярости всякий раз, когда Надин ее игнорировала. Но теперь эта отчужденность приносила облегчение. По крайней мере, с Надин все ясно. Они не подруги и никогда подругами не станут. Не нужно переживать, угодила ли она невестке, не нужно изображать приязнь. Отношения с Надин были куда проще, чем с Адамом и Фаридой. И все же посреди воцарившейся в доме тишины отсутствие Сары еще гулче отдавалось в душе Исры. Но она знала, что сама виновата в своих страданиях – ведь она еще много лет назад должна была усвоить, что надеяться в этой жизни не на что.

– Почему ты все время сидишь у окна? – поинтересовалась Дейа однажды после обеда, подойдя к Исре, которая и вправду сидела на своем излюбленном месте.

Исра обхватила руками колени. Не отрывая взгляда от невидимой точки за окном, она с запинкой ответила:

– Улицей любуюсь.

– Давай поиграем, – предложила Дейа, тронув ее за руку. Исра едва удержалась, чтобы не отстраниться. Покосившись на дочь, она вдруг заметила, как та подросла и вытянулась за лето. И тут же почувствовала укол совести: как же мало она обращает на нее внимания…

– Не сегодня, – сказала Исра и снова уставилась в окно.

– Но почему?

– Нет настроения. Давай в другой раз.

– Но ты всегда так говоришь! – воскликнула Дейа и опять тронула ее, но Исра отпрянула. – Всегда говоришь: завтра, а назавтра опять не играешь!

– У меня нет времени на игры! – Исра отбросила руку Дейи. – Иди играй с сестрами! – И она вновь отвернулась к окну.

На улице было серо, солнце пряталось за огромным облаком. Время от времени Исра отрывала взгляд от унылого пейзажа и поглядывала на Дейю. Зачем она рявкнула на дочь? Неужели так трудно немного поиграть с ребенком? Когда она успела стать такой злыдней? Она вовсе не хотела быть злыдней. Она хотела быть хорошей матерью.

На следующий день, сидя у окна, Исра увидела, как перед домом Надин играет с Амиром. От улыбки на лице невестки ей сделалось тошно. Надин была такая прямая и высокая, живот круглый, как баскетбольный мяч, который она держала в руках. Третий сын на подходе. Вот что такого она сделала в жизни, чем заслужила трех мальчиков? В то время как у Исры ни одного. Но даже эта досада блекла по сравнению с самой большой ее болью – с тем злом, которое она причинила дочерям. И продолжает причинять.

Когда Исра замачивала чечевицу для супа на ужин, на кухню явился Халед – готовить заатар. Но вместо того чтобы направиться прямиком к кладовке за специями, он остановился перед Исрой.

– Прости меня, дочка, – сказал он, – за то, что я наговорил в ту ночь, когда тебя избил Адам.

Исра на шаг отступила от раковины. Халед ни с кем почти не разговаривал с тех пор, как сбежала Сара.

– Я в последнее время все вспоминаю эту ночь. – Он говорил почти шепотом. – И думаю: может, Бог забрал у нас Сару в наказание за то, как мы обходились с тобой.

– Нет! Не может такого быть, – пролепетала Исра.

– Может.

– Не говорите так, – пробормотала Исра, пытаясь поймать его взгляд. В глазах у свекра стояли слезы.

– Такие вещи, они… заставляют задуматься. – Халед достал из кладовки специи, вернулся на кухню, высыпал кунжут в чугунный сотейник. – Начинаешь задаваться вопросом: а вдруг ничего этого не случилось бы, останься мы в Палестине?

Исру мучил тот же вопрос – только она не смела в этом признаться.

– А вы не хотите обратно? – спросила она, вспомнив, как Адам однажды сказал, что не прочь бы вернуться. – То есть вы переехали бы назад в Палестину, если бы могли?

– Не знаю. – Свекор стоял у плиты ссутулившись. То и дело помешивая кунжутные семена, он принялся открывать банки со специями, которые принес из кладовки: сумах, тимьян, майоран, душица. – Когда мы навещаем моих братьев и сестер, я вижу, каково им приходится. Не знаю, как они до сих пор живы.

Он выключил конфорку. Исра смотрела, как Халед ссыпает жареные кунжутные семена в пустую банку.

– Почему вы решили переехать в Америку? – спросила она.

– Мне было двенадцать, когда нас выслали в лагерь Аль-Амари. У моих родителей было десять детей, я старший. Первые несколько лет мы жили в палатках – от дождя плотный нейлон худо-бедно защищал.

Халед, замолчав, придвинул поближе к себе банки со специями – пора было добавлять к жареным семенам приправы. Исра подала свекру мерную ложку.

– Нищета была ужасная, – продолжал он. – Ни воды, ни электричества. Туалетом служило ведро за палаткой, а мусор отец закапывал в лесу. Зимы стояли студеные, и мы ходили в горы, рубили дрова, грелись у огня. Тяжелая была жизнь. И так мы перебивались несколько лет, пока на месте палаток не построили жилые блоки из бетона.

Исра чувствовала звучавшую в его словах боль как свою. Да, она тоже росла в бедности, но такую нищету, какую описывал Халед, вообразить не могла. Сколько Исра себя помнила, у них была и вода, и электричество, и туалет. Она сглотнула ком в горле.

– Как же вы справлялись?