Женщина с большой буквы «Ж»

Я вспомнила массовые анти-военные демонстрации, гремевшие по всей Америке.

— Иракцы знают, что мы протестовали против войны?

Бобби усмехнулся.

— Две недели назад я разговаривал с курдским старейшиной. Он сказал, что те, кто хочет вывести войска, либо безумцы, либо сторонники Саддама.

— Ого!

— Так не все думают. Для многих мы — воплощение зла. Чтобы стать террористом-смертником, записываются в очереди. По стране полно фанатиков, которые считают, что Аллах послал их убивать американцев. Ребята из «Time» недавно брали интервью у одного из них. Его спросили: «За что ты борешься?» Он ответил: «Во-первых, за ислам, во-вторых, чтобы стать мученником, и в-третьих, за свою страну». Они хотят создать мусульманское государство, где не будет искушений Запада. Зачем им это нужно, они не думают: сначала сделаем, потом разберемся. При этом никто из них не собирается дожить до этого счастья.

— Так ведь гибнут-то в основном иракцы!

— Ничего страшного: они попадают в рай.

Приехал священник и начался молебен. Ветер трепал рубашки и платья.

— Пепел к пеплу, прах к праху.

— Аминь.

— Зачем, Бобби? Что он изменил своей смертью?

— Смертью — ничего, а жизнью — очень многое.

Поцеловав меня, Бобби пошел прочь. Это привычка иракской войны — не задерживаться в толпе дольше положенного.

КАМО ГРЯДЕШИ

14 апреля 2006 г.

Я сижу над компьютером грустная:
Моя муза — халтурщица вздорная.
Без нее моя проза — безвкусная,
И поэзия — малосъедобная.

ЧТО ДЕЛАТЬ?

15 апреля 2006 г.

Я сидела вместе с Полом в суши-баре и неумело гоняла рис по тарелке. Что хотите делайте, но есть с помощью палок — это все равно что пить из дуршлага.

— Лука — дурак, — жаловалась я. — Он ведь жизнь родителям поломал! А у Терисы вчера еще одно несчастье приключилось: их отдел сократили. Ей, конечно, страховка положена за сына, без денег она не останется. Но дело не в деньгах! Когда человек всю жизнь проработал на одной и той же фабрике, для него увольнение — все равно что ампутация.

— Что за фабрика? — спросил Пол.

— Знаешь, ватные палочки, которыми в ушах ковыряют? Вот они их делали. А теперь все производство переводят в Китай.

— Ты ходила к Терисе?

— Ей со мной тяжело. Она как на меня посмотрит, сразу Луку вспоминает. А тут еще Джо орет, что она сына сгубила: записала его в детстве в бой-скауты, вот он и свихнулся на поиске приключений.

Плохое настроение — как бег под горку: чем дальше, тем труднее остановиться.

— Всех ненавижу, — ворчала я. — Книжка в России вышла — хоть бы один критик заметил.

Пол улыбнулся.

— Да, без критиков счастья нет.

— Тебе хорошо говорить! Знай себе — урок из тюрьмы вытаскивай! А мне надо как-то прославляться.

— Зачем?

— Хочу себе памятник.

— Ты его в гроб, что ли, с собой положишь?

— Да! Будем лежать в обнимку.

Пол меня разочаровал. Когда он позвонил, я была рада выбраться куда-нибудь. Все утро слонялась без цели по дому. На столе — горы рукописей, в ежедневнике — список дел. Зэк уехал, Барбара выходная… Но Пол не умел правильно сочувствовать.

— Что говорили на панихиде про Луку? — спросил он.

— Все то же самое, что у других: «Мы понесли невосполнимую утрату».

— Врали?

— Друзья, родители и редактор — нет. Остальные просто отмечались для галочки.

Пол разгладил салфетку на колене.

— Интересно, что люди будут думать на наших панихидах? Не говорить, а именно думать?

— Не знаю, — буркнула я.

Он усмехнулся.

— Самое обидное, что наши достижения никому не нужны. Никто не подумает: «О, как жалко, что Пол умер, — он был так богат!» или «Я не перенесу этого — ведь у него было столько женщин!»

— К чему ты это говоришь?

— Это не я, это Стивен Кови.[15] Он пишет, что итог нашей жизни лучше всего виден на панихиде. Нас будут оплакивать только те, кто нас любил. Твоим читателям по-фиг, знаменита ты или нет. Никто не станет думать: «Как грустно — ведь про нее в „Космополитене“ писали!» О тебе будут жалеть, только если ты будешь хорошим автором. А для этого не требуются ни критики, ни слава. Хочешь любви — будь нужной, а не известной.

Мы распрощались довольно сухо. Я сказала, что не нуждаюсь ни в чьих советах, но все равно весь вечер размышляла о панихиде. Итог получался неутешительным: умри я завтра, жалеть обо мне будут человек пятьдесят, не более. Причем сорок пять из них только потому, что им придется искать нового литагента. А остальные подумают примерно следующее: «Она была смешная. Всю жизнь пыталась взять судьбу за рога — причем китайскими палочками».

ГОРДОСТЬ И ПРЕДУБЕЖДЕНИЕ

2 мая 2006 г.

Зэк — мальчишка… Он не умеет жить для себя, и потому все время оглядывается на других: что скажут, одобрят ли, не засмеют ли… Он постоянно чувствует себя на сцене, и даже когда остается один, старается не выходить из роли Наикрутейшего Мужика. Ведь всем до него есть дело; люди ночами не спят, думая, как он справляется.

Он носит такие майки, чтобы сразу было видно — да, ходит в спортзал. Причем каждый день.