Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе

Несмотря на многие месяцы, проведённые Готфридом в концентрационных лагерях, где он пережил много ужасного, он чудом выжил. После войны он вернулся к своей семье. Павел и я встретили его и Мелани ещё один раз. Я хотела его спросить, кто же был в действительности этот М., но ни у кого не было желания говорить об этом ужасном времени[19].

В следующий раз мы должны были встретиться несколько лет спустя, когда Готфрид и Мелани ехали на машине из Гамбурга на юг. Незадолго до того как они должны были прибыть к нам, их машина попала в аварию и они оба погибли…

Было трудно установить, что думал директор гостиницы об этих посещениях, но здесь уже были арестованы столь многие!

Может быть, он был настроен дружески по отношению к нам? Во всяком случае он оставался таким же приветливым, как и раньше, – даже тогда, когда над головой Эрне разразилась гроза. Это произошло для всех нас слишком неожиданно.

Нацисты ввели ряд новых праздников, прежде всего затем, чтобы заменить ими христианские. Они звучали «nach Walhalla[20]» и не находили отклика в народе, особенно в католических местностях и городах, таких как Бамберг.

Как командир родного полка, Эрне должен был держать речь об одном из таких новых праздников под названием Праздник солнцестояния – вместо привычного Рождества.

Под взрывы смеха он – при содействии фон Брауна и Павла – сочинил весьма «наперчённую» речь.

Когда настал день большого праздника, все местные бонзы собрались на трибунах, полк в полном составе построился, вокруг собрались жители города и другие зрители. Эрне стоял в полукруге развевающихся знамён и начал грубым голосом, который раздавался повсюду громче, чем какой-нибудь громкоговоритель: «…Как боец фронта, я познал войну на самой передней линии…».

При этом он как бы невзначай поигрывал своим Рыцарским крестом и, глядя на своих людей, добавил: «Я вижу здесь внушительное количество фронтовых орденов…» (Выпад против присутствующих нацистов, которые просидели войну в своих канцеляриях…) «Мы собрались здесь, чтобы отметить Праздник солнцестояния, но я должен признаться, что ни я, ни какой-нибудь другой боец фронта в этих рядах никогда не слышали о таком празднике. На фронте солдат знает только прекрасный христианский Рождественский праздник, вечный символ мира и надежды всех христиан – вдохновение и утешение для солдата…».

Среди присутствующих нацистских деятелей возникло ледяное молчание. Если даже они и медленно соображали, то даже и без гремящих аплодисментов военных и гражданских слушателей стало ясно, что всё происходит не так, как они этого хотели.

Государственной машине требовалось определенное время, чтобы прийти в движение, поэтому мы уже начали думать, что эта речь останется незамеченной или забытой под давлением более важных мировых событий.

Между тем от штаба полка потребовали послать одного делегата на трехдневный политический нацистский курс в Орденсбург.

Чаще всего такие курсы проводились в средневековых крепостях, что соответствовало образу мышления партии в стиле Вотана[21].

Эрне сказал Павлу: «Как командир, я могу отказаться от приглашения; Браун уже был, значит, очередь твоя».

Так и получилось, что Павел поехал на курсы.

Курсанты сидели рядами в классной комнате, и Павел использовал возможность хоть раз основательно прочитать «Майн кампф». «Лучше запомнить, что написал Гитлер, чем слушать, что повторяет этот идиот», – думал он.

Между тем учитель преподносил слушателям, кто является злейшими врагами Германии, а именно: епископ граф фон Гален, чьи замечательные письма ходили по рукам по всей Германии, австрийский канцлер Меттерних, который представлял собой ненавистную традиционную форму правления габсбургских времен и, наконец, конечно, евреи, чьё преследование оправдывало порабощение любой беззащитной национальной группы.

С книгой на столе, раскрытой на странице с утверждением, что следует избегать войны на двух фронтах, Павел как раз помечал на карте красными чернилами и толстой линией продвижение войск союзников.

«Ваше имя!» – зарычал раздражённый учитель. – «Меттерних». (Еще с большим удовольствием Павел бы добавил, если мог: «наполовину еврей».)

У нас хватило ещё как раз времени устроить в Кёнигсварте рождественский ужин с моими родителями и Эрне. Стол накрыли на кухне за красной обтянутой бархатом ширмой, так как столовую невозможно было натопить. Эта была вынужденная мера, которая дала повод для смешанных чувств, но ничто не могло заглушить радости в этот вечер.

Павел и Эрне возвратились потом в Бамберг без меня: мне нужно было срочно поехать к врачу в Прагу, где единственно ещё работали врачи. Это должна была быть лишь краткая разлука, так как поездка в Прагу длилась обычно четыре часа.