Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе

Как изменился город! Когда я видела Берлин в последний раз, были разрушены почти все кварталы. Но теперь вообще больше ничего не осталось. Вместо домов – пустота, воздух и свет. Огромные пространства казались съёжившимися. Скелеты домов, тянувшиеся на многие квадратные километры, были взорваны в целях безопасности, и бывшие улицы стали горами обломков и пепла. «Лунный пейзаж» – называли это люди. Но не было времени думать о домах и городах: вся забота была о людях.

Мы вышли из поезда и растворились в толпе ожидающих. Куда отправлялись теперь мои попутчики? Мы расстались с большой сердечностью и с мыслью, что никогда больше не увидимся. Вокруг нас тоже происходило какое-то всеобщее прощание, хотя люди уезжали из этого безутешного, разрушенного города в другой.

Я совсем сникла, когда осталась одна на перроне, сидя на своём чемодане и обдумывая следующие шаги.

«Что вы здесь делаете?», – наклонившись надо мной, стоял барон Юкскюлль, знакомый по дипломатическим приёмам из того, другого Берлина: волосы, тронутые сединой, монокль в глазу, в высшей степени элегантный в своей штабной форме. «Я и сама точно не знаю». – «Пойдёмте, я помогу вам».

Его водитель – у него был ещё и водитель! – взял мой чемодан, и мы поехали к гостинице «Адлон», от которой остался лишь один этаж, окружённый стеной. Внушительный швейцар всё ещё был в своей роскошной форме, хоть она и была запятнана и тут и там заштопана. Казалось, он стоял здесь, на своем посту, несмотря на все воздушные налёты, и исчез бы только вместе с окончательным разрушением гостиницы.

Чётко и по-деловому барон Юкскюлль сказал мне: «Пока вы умываетесь и завтракаете, я сообщу вашему мужу в Людвигслуст о вашем прибытии, так чтобы он мог вас встретить. Затем я посажу вас в поезд на Людвигслуст».

В умывальной комнате вода текла тоненькой струйкой в лопнувшую раковину. Мыло, сухое и полное песка, было серо-жёлтого цвета. Интересно было бы узнать: из чего оно сделано? Ходили слухи, что для изготовления мыла использовался человеческий жир. Трудно было в это поверить, но нацисты были на всё способны!

Зеркало было надтреснуто. Я причесалась, и, когда увидела своё лицо в зеркале, переутомлённое и серое, это меня встряхнуло, и я попробовала взбодриться. Возвратясь в неосвещённый зал гостиницы, я села за столик, и дежурный принёс мне чашку слабо заваренного чая, подогретого им в маленькой мисочке. Это был, собственно, не чай, и он был не очень теплым, но человек так старался сделать для меня что-то приятное – он даже положил мне на тарелку сухарик, который от сухости уже совсем раскрошился.

Пока я сидела и ждала, вспоминала, как иначе здесь всё выглядело совсем недавно, – но мне казалось, что с тех пор прошла целая эпоха, а не каких-то шесть лет. Вестибюль сверкал тогда позолоченным мрамором и безвкусным великолепием, когда июльской ночью 1939 года Альберт Эльц и я появились здесь после ужина во французском посольстве и руководство могущественной партии гордо прошествовало мимо нас: Гитлер, Геринг, Геббельс и другие бонзы. А те ряды высоких роботоподобных эсэсовцев: сколько из них лежат теперь закопанными под русским снегом?!

После тех дней 1939 года большой зал «Адлона» был обычно наполнен суетой самовлюбленных партийных деятелей, которые были опьянены властью и безумием создать «тысячелетний рейх». Но несмотря на их присутствие здесь и присутствие гестапо, этот зал был удобным местом встреч и для людей, настроенных иначе, – так, и Павел, и Джоржио Чини сидели здесь вместе после неудачного покушения 20 июля, около восьми месяцев назад. Даже и это, казалось, произошло за несколько десятилетий до сегодняшнего. Зал с тех пор ещё более пострадал: окна были закрыты картоном или деревом, штукатурка отлетела, через щели струилась пыль, а всё здание неумолимо приближалось к полному разрушению.

Гостиница «Бристоль» находилась немного дальше вниз по Унтерден-Линден. Хотя она тоже давно была разрушена, но всё, что от неё осталось, было убрано совсем недавно. Все сгоревшие кучи обломков были проверены, и то, что в них найдено – из железа или дерева, – было рассортировано. Во время этой работы совершенно случайно наткнулись на сейф, который был встроен в стену комнаты, занимаемой Гёрделером. Как бургомистр Кёнигсберга, а затем и Лейпцига (и как один из руководителей заговора), он обычно останавливался в гостинице «Бристоль». Гестапо вскрыло сейф и обнаружило много слегка опалённых бумаг, среди них большое количество списков с именами!

Число казнённых по делу 20 июля не имело конца. Всё увеличивающееся количество злодеяний эсэсовцев порождало уже своевольную тиранию, напоминающую обезумевшую машину. Казалось несбыточной мечтой, что когда-нибудь можно будет жить при правительстве, которое основывалось бы в своих действиях на десяти заповедях. Молва шла, что Гитлер приказывал снимать на кинопленку предсмертные муки своих жертв, чтобы потом, глядя на них, наслаждаться. Говорят, что при этих просмотрах некоторые из присутствующих офицеров находили в себе мужество встать и уйти.