Это был третий, четвертый или, может быть, шестой поезд, в который они пытались сесть или влезть, – в какой-нибудь поезд в направлении на север. У них были причины, вынуждавшие их к этой поездке: например, вывезти ребёнка из разбомблённого города; встретить члена семьи, приехавшего с фронта в отпуск; забрать что-то важное или спасти что-либо ещё оставшееся из имущества от самого последнего удара. Некоторые пытались пробраться к себе на родину с намерением «быть дома, где я родился», – как будто бы родные стены могли их лучше защитить.
Многих день и ночь глодала мысль, что уже в течение недель и месяцев они не получают известий с фронта. Если были бы дома, то возвратившийся домой солдат знал бы по крайней мере, где находятся его родственники. У многих едва ли оставались ещё силы на что-либо другое, кроме как на боевой инстинкт самосохранения.
И вот наконец столь желанный поезд остановился в клубах пара. Громкий свисток и: «Отступить – на-а-а-а-зад!».
Глубокий вздох, потом по толпе на перроне прошёл ропот, но все было уже, как всегда, переполнено, а тут толпились ещё сотни и сотни, которые тоже хотели ехать.
«Вот, бери её чемодан. Пойдемте с нами, мы сейчас найдём места. Не в пассажирском вагоне, а в заднем – в вагоне для скота», – меня вовлекли в середину толкающейся, пробивающейся сквозь толпу группы очень молоденьких парней, которые были одеты в непонятные разномастные военные формы. Ясные, чёткие приказы исходили от немного более старшего унтер-офицера: «Пять спереди, пять сзади, берите её в середину!».
В миг они подняли меня в вагон. Мы были в поезде, а он уже пришёл в движение. Постепенно мы устроились. Я сидела на своём поставленном поперек чемодане, прислонившись к стене вагона. Мои спутники растянулись на соломе.
«Вагон для скота гораздо надёжнее при воздушных налетах. Он сделан из стали, в нём нет окон, только сдвигающаяся дверь», – объяснил мне главный. «Значит, хорошо защищает от бомб?» – «Нет, от пулеметов. Для лётчиков союзных войск обстрел поездов является спортом». – «Куда же вы едете?» – спросила я. Унтер-офицер объяснил мне, что его подразделение состоит из мальчишек, которые в качестве наказания за какой-нибудь проступок, обычно за неразрешённое удаление от расположения своей части, переводились сюда, и вот, их отправляют теперь на самую переднюю линию фронта. «Мне отдан приказ: доставить этих парней в Берлин, сунуть им в руки противотанковые гранаты и бросить их против русских, которые наступают на Берлин. Ребята ещё никогда не видели неприятеля. У них нет ни малейшей воинской выучки. Это убийство детей, чистое убийство!», – эти открытые слова сразу же сделали нас друзьями.
Несколько часов спустя резко заскрипели тормоза, все полетели друг на друга. Мы отодвинули дверь и увидели вокруг нас поля. Уже раздавался поблизости вой сирен, грохот орудий и глухие удары взрывающихся бомб.
Некоторые пассажиры вышли из поезда, но большинство осталось на своих местах из страха потерять их; они слишком устали, чтобы ещё раз начинать за них борьбу.
Потом мы покатились дальше в направлении на город Хоф.
«Всем выходить», – раздалась команда. Вокзал был словно по колено срезан и дымился в серой пелене, а здания и предметы горели в исчезающем дневном свете.
После короткого разговора с дежурным по вокзалу, мундир которого был покрыт пылью, но сам он ещё в форменной красной фуражке, мой новый друг взял дело в свои руки: «Всем выйти! Ты понесешь её чемодан. Кругом – марш!». Я топала за ними в направлении сильно разрушенной гостиницы. Одна боковая пристройка была ещё цела. Мальчики помогли мне устроиться, принесли воды и плоское эмалированное блюдо. Они помылись и побрились – хотя, собственно, ещё едва ли что было сбривать, – сдвинули вместе несколько столов и достали из своих вещевых мешков съестные припасы. Перед жестяными тарелками они выставили фотографии своих подруг. Я приняла также участие в трапезе, выставив на общий стол ветчину и драгоценное свиное сало. Никто не разговаривал, было слышно только, как все жуют. Потом позади стола составили вместе четыре стула, на которые я могла лечь, чтобы отдохнуть. Остальные растянулись на полу. Был поставлен будильник, и вскоре раздался громкий храп. В те дни все научились сразу же засыпать – в любом положении и в любое время.
Но вот раздался пронзительный звонок будильника. Мы встали, встречая серое утро.
Пути за ночь были восстановлены, мы снова забрались в свой вагон для скота и тряслись в нём дальше, три дня и три ночи, преодолевая расстояние, которое обычно поезд проезжает за шесть или восемь часов. Наконец мы прибыли в Берлин, на вокзал Анхальт.