Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе

Кроме еды, её интересовали литературные новинки на французском и немецком, она предпочитала пикантные романы, а также книги об индийском искусстве любви (которые её разочаровывали, так как сочные подробности были переданы на греческом). Она играла также в настольный теннис с местным зубным врачом и прыгала всё ещё легко за мячом; её живые голубые глаза сверкали из-под челки прически «пони». Волосы её были ботанического оттенка. Её кокетливое поведение напоминало женщину начала века: рот бантиком, голова повернута вбок, трепещущие веки, длиннейшая нитка жемчуга… Уверенная в своём очаровании, тётя Тити, хотя была не в большой дружбе с моралью, тем не менее придерживалась её предписаний именно для других (вероятно, потому, что иначе нарушение их доставляло бы ей не столь большое удовольствие). Говоря о своих прежних обожателях, она смачно вздыхала.

У меня создалось впечатление, что она считала, что мы, молодые женщины, недостаточно используем свои возможности. Жизнь в деревне текла монотонно: немного смены впечатлений, немного скандала добавило бы остроты. Павел был, разумеется, из-за войны лишь ограниченно свободен, но меня она не могла понять. Вероятно, она думала, что я ещё слишком влюблена, чтобы смотреть на кого-то другого.

Можно было действительно получить удовольствие от её общества, но Павел опасался, что она могла просить денег или других поблажек, хорошо зная, что он слишком великодушен, чтобы ей отказать.

Моя свекровь предостерегала меня, чтобы я никогда не позволяла запереть себя в Плассе, как это случилось с ней. Она провела там несколько лет, отрезанная от мира, в то время ненавидя каждое мгновение своего бытия. Со временем главное управление имениями было переведено в Кёнигсварт; в Пласс ездили только на охоту или для коротких осмотров.

Кёнигсварт и Йоганнисберг были так соблазнительно хороши, каждый в своём роде, что Пласс остался в стороне. И всё-таки и это имение имело свою прелесть – хорошо было уединиться там, как в уютном кроличьем домике, где ничто не смущало покой души, – до тех пор, пока незадолго до окончания войны это место не превратилось в ад.

По воскресеньям Павел присоединялся к местной футбольной команде, надев трикотажный костюм абрикосового или сливового цвета, так он делал и в других своих поместьях, чтобы участвовать в соревнованиях с командами соседних деревень. Для меня приносили стул, сидя на котором я наблюдала за игрой; я должна была, однако, следить и за тем, чтобы вместе со стулом не упасть на грязную землю.

Власть нацистского режима, в городах безликая и вездесущая, в каждом из наших трех поместий ощущалась по-разному и в разной степени, как и наши взаимоотношения с населением были не везде одинаковы.

В Йоганнисберге мы были только более богатые крестьяне-виноградари в окружении мелких; наши интересы были одинаковы, мы брали на себя лишь больше ответственности. По отношению к нам не было никакой ненужной покорности. Много лет спустя нас очень тронуло, когда бургомистр в своей речи, обращённой к Павлу, сказал, что мы являемся визитной карточкой для жителей Йоганнисберга, когда они отправляются в путешествия. Во времена наци в наших взаимоотношениях с населением ничего не изменилось.

В Кёнигсварте деревенские жители и работающие в имении служащие вели себя более униженно. Они показывали привязанность к семье и горько плакали при каждом отъезде хозяев. Много делалось для каждого из них: посылали детей к лучшим врачам, строили дома, оказывали помощь, если случалось несчастье. Но когда к власти пришли наци, население обнаружило преувеличенное усердие в признании новой власти. Лишь немногим можно было теперь доверять, иногда нельзя было доверять даже тем, кто в течение многих лет находился у нас на службе.

В Плассе же, напротив, смотрели на наци как на общего врага, меру терпимости к власти предоставлялось определять нам. Никогда у нас не возникало мысли, что наши люди в Плассе будут страдать в конце войны, они ведь не имели ничего общего с режимом. Они все были чехи и из поколения в поколение связаны с семьей. И тем не менее им пришлось испытать самое худшее из того, что выпало на долю трёх поместий.

Ответственность за сохранность архива была велика. В большом капитульном зале в Плассе под высоким живописным потолком высились пронумерованные и аккуратно расставленные вдоль стен деревянные ящики. В них хранились семейные и государственные документы, как это было принято во времена канцлера.

Рихард Меттерних, его сын, старательно поработал, чтобы привести всё в порядок, пронумеровать и разложить. Со страстным интересом я рассматривала это множество ящиков, полных личных писем, в надежде, что когда-нибудь смогу их прочитать. Тут находились письма Меттерниха к Наполеону и письма Наполеона к нему, его переписка с Вильгельминой Саган, с его послами, а также со всеми видными деятелями того времени.