Женщина со шрамом

«Я обращаюсь к коммандеру Дэлглишу, понимая, что эту пленку затем передадут коронеру и любому лицу, законным образом заинтересованному в том, чтобы узнать правду. То, что я сейчас заявляю, является правдой, и я не думаю, что это вас удивит. Я уже более двадцати четырех часов назад поняла, что вы собираетесь меня арестовать. Мой план сжечь Шарон у ведьминого камня был моей последней отчаянной попыткой спастись от суда и пожизненного приговора, а также от всего, что было бы с этим связано для тех, кто мне дорог. И если бы я смогла убить Шарон, я оказалась бы в безопасности, несмотря на то что вы заподозрили правду. Ее сожжение выглядело бы как самоубийство невротической и одержимой убийцы, как самоубийство, которое я опоздала предотвратить. И каким образом удалось бы вам предъявить мне обвинение в убийстве Грэдвин с хотя бы малой толикой надежды на обвинительный приговор, когда среди подозреваемых находилась Шарон с ее криминальной историей?

О да, я знала. Я ведь была там, когда она явилась на собеседование, чтобы получить работу в Маноре. Флавия Холланд была со мной, но она сразу определила, что Шарон не подходит для работы с пациентами, и оставила меня решать, найдется ли ей место среди домашней прислуги. А нам в то время отчаянно не хватало работников. Она была нам нужна, кроме того, меня одолевало любопытство. Двадцатипятилетняя женщина, без мужа, без любовника, без родителей, очевидно – без биографии, без стремления занять иное место, чем самое низшее в иерархии домашних слуг? Тут должно было найтись какое-то объяснение. Смесь раздражающего желания угодить с периодическими молчаливыми уходами в себя, впечатление, что она чувствует себя как дома в официальной обстановке учреждения, что она привыкла к тому, что за ней наблюдают, что она как бы все время находится под надзором. Только одно преступление могло бы объяснить все эти особенности. В конце концов я узнала точно. Она сама мне сказала.

И была еще одна причина, почему Шарон должна была умереть. Она видела, как я уходила из Манора после того, как убила Роду Грэдвин. Теперь она, которая всегда должна была хранить свою тайну, узнала тайну другого человека. Я почувствовала, как она торжествует, как она довольна этим. И она рассказала мне о том, что собирается сделать у Камней, о своей последней дани уважения и любви Мэри Кайти, об акте памяти и прощания. Да и почему бы ей не рассказать мне об этом? Мы ведь обе убили, нас обеих связало это страшное преступление, опровергающее устоявшиеся представления общества. А потом, в самом конце, после того как я обвязала веревку вокруг ее шеи и облила всю ее керосином, я не смогла зажечь спичку. В тот миг я поняла, кем я стала.

Я мало что могу рассказать вам о смерти Роды Грэдвин. Самое простое объяснение – я убила ее, чтобы отомстить за смерть дорогого друга, Аннабел Скелтон; но простые объяснения никогда не открывают всей правды. Вправду ли в ту ночь я пошла к ней в палату, чтобы ее убить? Ведь я все-таки всерьез старалась отговорить Чандлера-Пауэлла от того, чтобы он принял ее на операцию в Манор. Потом я подумала, что нет, я хотела только напугать ее, привести в ужас, сказать ей правду о ней самой, заставить понять, что она уничтожила юную жизнь и огромный талант, что если Аннабел совершила плагиат всего лишь четырех страниц диалога и описаний, весь остальной роман был совершенно оригинален и прекрасно написан ею самой. Но когда я убрала руку с ее горла и поняла, что общения между нами никогда больше не будет, я почувствовала облегчение, освобождение, столько же физическое, сколько и психологическое. Казалось, что одним этим актом я смыла с себя всю вину, все отчаяние и все сожаления прошедших лет. В один опьяняющий миг все это умчалось прочь. И я до сих пор ощущаю какой-то след этого чувства освобождения.

Сейчас я верю, что, отправляясь к ней, я понимала, что собираюсь ее убить. Зачем же иначе я стала бы надевать хирургические перчатки, которые я потом разрезала в ванной комнате пустовавшей палаты? Я пряталась в этой палате после того, как вышла из Манора, как обычно, через главный вход, и вернулась позже через боковую дверь, открыв ее своим ключом до того, как Чандлер-Пауэлл запер ее на ночь, и на лифте поднялась в отделение для пациентов. Риска, что меня обнаружат, практически не было. Кому пришло бы в голову осматривать пустой номер в поисках проникшего туда чужака? После всего я спустилась на лифте, ожидая, что придется отодвигать засов на двери, но оказалось, что он не задвинут. Шарон вышла из дома раньше меня.