Женщина в белом

К этому времени я как раз добрался до самой безлюдной части дороги, впереди виднелся крутой поворот; по моим подсчетам, город был уже совсем недалеко. Вдруг я услышал шаги за своей спиной.

Прежде чем я успел оглянуться, один из них (тот, который следил за мной в Лондоне) быстро шагнул ко мне с левой стороны и задел меня плечом. К сожалению, будучи раздраженным в гораздо большей степени, чем мне представлялось, тем, что он и его товарищ так нагло преследовали меня с самого Старого Уэлминхема, я слишком сильно оттолкнул его от себя. Он тотчас же закричал, взывая о помощи. Его спутник, высокий человек в костюме лесника, тут же подскочил ко мне с правой стороны, и в следующее мгновение два негодяя уже крепко держали меня за руки.

Уверенность, что мне была расставлена ловушка, и досада оттого, что я попал в нее, к счастью, заставили меня воздержаться от бесполезного сопротивления, которое лишь усугубило бы мое положение; к тому же один из моих противников был, по-видимому, гораздо сильнее меня. Я подавил свое первое естественное желание вырваться из их рук и осмотрелся в поисках поблизости хоть одной живой души, к кому я мог бы обратиться за помощью.

Какой-то человек работал в поле, граничащем с дорогой, и, должно быть, видел все, что произошло. Я позвал его и попросил пойти с нами в город. Но он упрямо помотал головой и ушел по направлению к коттеджу, стоявшему в стороне от дороги. В то же время люди, державшие меня за руки, заявили о своем намерении предъявить мне обвинение в том, что я будто бы напал на них. Но теперь мне хватило благоразумия и самообладания не препятствовать им.

– Отпустите меня, и я пойду с вами в город, – сказал я.

Человек в костюме лесника грубо отказался. Зато тот, что был пониже, проявил достаточную сообразительность, чтобы оценить все возможные последствия его отказа и не позволить своему товарищу прибегнуть к ненужному насилию. Он сделал знак второму, и они отпустили мои руки.

Мы дошли до поворота, за которым нам открылся вид на предместье Нолсбери. Один из местных полисменов шел по тропинке вдоль большой дороги. Мои спутники сразу обратились к нему. Он отвечал, что мировой судья находится сейчас в городской ратуше, и посоветовал нам незамедлительно идти туда.

Мы пошли в ратушу. Там секретарь выписал судебную повестку, и мне было предъявлено официальное обвинение с обычными в таких случаях преувеличениями и искажениями подлинных фактов. Мировой судья (раздражительный человек, желчно упивавшийся собственной властью) осведомился, не было ли на дороге или где-нибудь поблизости человека, который бы мог засвидетельствовать это «нападение», и, к моему величайшему удивлению, один из истцов упомянул о рабочем в поле. Из дальнейших слов мирового судьи мне стало ясно, зачем это было сделано. Судья потребовал заключить меня под стражу до появления вышеозначенного свидетеля, в то же самое время выразив согласие отпустить меня на поруки, если я смогу представить ему ответственного поручителя, который бы подтвердил мою личность. Будь я известен в городе, он отпустил бы меня под честное слово, но, поскольку здесь меня совершенно никто не знал, мне следовало отыскать для себя поручителя.

Теперь мне стал окончательно ясен смысл подстроенной моими преследователями ловушки. Все было устроено таким образом, чтобы я очутился под стражей в городе, где меня никто не знал и где, соответственно, едва ли я мог рассчитывать на чью-либо помощь в своем освобождении. Заключение в этом случае должно было бы продлиться три дня – до следующего заседания мирового суда. А в это время сэр Персиваль мог прибегнуть к любым средствам по собственному усмотрению, дабы затруднить мои дальнейшие поиски, – возможно, и вовсе скрыться из Англии, не опасаясь с моей стороны никаких препон.

Мое негодование, а вернее сказать, почти отчаяние, вызванное этой пагубной задержкой, такой, казалось бы, пустяковой по сути своей, но такой досадной и такой серьезной в связи с возможными последствиями, лишило меня поначалу способности спокойно обдумать, как выпутаться из неприятной ситуации, в которой я оказался. Меня посетила сумасбродная мысль попросить письменные принадлежности и частным образом описать мировому судье настоящее положение вещей. Бесполезность и неосмотрительность этого поступка стали очевидны мне, едва только на бумаге появились начальные строки моего письма. Только тогда, когда я отодвинул от себя письмо, только тогда – стыжусь признаться в этом, – когда я почти позволил своей досаде взять верх над собой, мне пришло в голову то, чего сэр Персиваль никак не мог предусмотреть и что могло бы освободить меня через несколько часов. Я решил описать свое затруднительное положение мистеру Доусону из Оук-Лоджа.