Женщина в белом

Ризница оказалась гораздо более просторной, чем это можно было предположить, глядя на нее снаружи. Это была полутемная, заплесневелая, наводившая уныние старая комната с низким, опирающимся на дубовые балки потолком. Вдоль двух стен ризницы, ближайших к церкви, расположились огромные деревянные шкафы, источенные червями и обветшавшие от времени. В одном из этих шкафов на гвоздях висело несколько стихарей, которые топорщились понизу и больше походили на фрагмент некой фривольной, покрывшейся от времени пылью драпировки. Под ними на полу стояли три ящика, наполовину прикрытые крышками, из всех щелей и трещин которых вылезала солома. За ними в углу лежали груды каких-то пыльных бумаг: больших, свернутых наподобие архитектурных планов и тех, что были скреплены друг с другом в стопки, как обычно сшивают векселя или письма. Когда-то комнату освещало небольшое оконце, но его заложили кирпичами и вместо него устроили в потолке слуховое окно. Атмосфера в комнате стояла тяжелая, удушливая, пахло плесенью, это дополнительно усугублялось еще и тем, что дверь, ведущая из ризницы в церковь, была наглухо заперта. В верхней и нижней части этой двери, также сделанной из массива дуба, были задвинуты два огромных засова.

– Могло бы быть и поопрятнее, не так ли, сэр? – сказал веселый причетник. – Но что прикажете делать, когда находишься в таком позабытом богом местечке. Взгляните-ка сюда, на эти три ящика. Уже больше года, как они готовы к отправке в Лондон, да так и остались здесь, только ризницу загромождают. Тут они и останутся, пока наконец крышки на ящиках не заколотят гвоздями, чтобы грузить их. Скажу вам, сэр, что уже говорил прежде: это вам не Лондон! Мы пребываем в спячке! Да! Время остановилось для нас!

– А что в этих ящиках? – спросил я.

– Фрагменты резьбы кафедры священника, панели с алтаря и скульптуры с органных хоров, – ответил причетник. – И еще двенадцать деревянных апостолов, и ни одного целого носа на всех. Какие-то – отломились, другие – источены червями, третьи – крошатся и рассыпаются в пыль. Они хрупкие, словно глиняная посуда, сэр, и такие же старые, как эта церковь, если не старше.

– А зачем их хотели отправить в Лондон? Для реставрации?

– Точно так, сэр, а с тех, что уже не поддавались бы починке, предполагалось изготовить копии из хорошей древесины. Но денег на это не хватило, вот они и стоят тут в ожидании новых пожертвований, а жертвовать-то уже и некому. С год назад, сэр, шесть джентльменов собрались по этому поводу отобедать в гостинице в новом городе. Они произносили речи, принимали резолюции, ставили под ними свои подписи и в результате напечатали тысячу объявлений. Такие красивые объявления, сэр, украшенные красными готическими буквами. В объявлениях говорилось, что позорно не отремонтировать церковь и не отреставрировать знаменитую резьбу по дереву, и тому подобное. Однако же раздать их было некому, и теперь эти объявления вместе со всеми архитекторскими планами, сметами и всей перепиской, которая кончилась ссорой, валяются там, за ящиками. Впрочем, сначала небольшие пожертвования поступали… Но чего можно ожидать в нашей глуши? Это ведь не Лондон, сэр! Денег хватило лишь на то, чтобы запаковать куски с попорченной резьбой, сделать сметы и оплатить печать объявлений, после чего от собранной суммы не осталось и полпенни. Так эти ящики тут и валяются, как я вам уже сказал. Деть их нам больше некуда, а в новом городе никто и не побеспокоится о помещениях для нас, мы живем во всеми позабытом уголке, потому и в ризнице такой беспорядок… И откуда ждать помощи, вот что хотел бы я знать!

Мне не терпелось просмотреть метрическую книгу, и я не стал поощрять дальнейшую разговорчивость старика. Я согласился с ним, что никто не поможет ему навести в ризнице порядок, а затем намекнул, что нам пора бы приняться за дело.

– Да, да, конечно. Метрическая книга… – сказал причетник, вынимая из кармана небольшую связку ключей. – Какие годы вас интересуют, сэр?

Мэриан сообщила мне возраст сэра Персиваля во время нашего с ней разговора относительно помолвки Лоры. Она описала тогда будущего супруга своей сестры как мужчину сорока пяти лет. Сделав соответствующий расчет и прибавив к нему еще один год, который уже минул с того времени, когда я получил эти сведения, я пришел к заключению, что сэр Персиваль должен был родиться в 1804 году и что я смело могу начать свой поиск в метрической книге с этой даты.

– Я хочу начать с тысяча восемьсот четвертого года, – сказал я.

– А затем, сэр? – спросил причетник. – Назад от этого года или вперед, к нашему времени?

– Назад, начиная с тысяча восемьсот четвертого года.

Он отворил один из шкафов, стоявший рядом с тем, где висели стихари, и вынул огромную книгу в засаленном переплете коричневой кожи. Меня поразила небрежность, с которой метрическая книга хранилась в ризнице. Двери шкафа покосились и потрескались от времени, а замок был такой маленький и простой, что я легко мог бы открыть его с помощью моей трости.