Женщина в белом

Когда миссис Клеменс впервые в моем присутствии упомянула о церковной ризнице, мне она показалась самым неподходящим и неожиданным местом из всех, которые сэр Персиваль мог выбрать для тайных свиданий с женой приходского причетника. Под влиянием именно этого впечатления, а вовсе не по какой-либо другой причине я упомянул о ризнице в разговоре с миссис Кэтерик, высказав при этом со своей стороны всего-навсего необоснованное предположение, которое пришло мне в голову в тот самый миг. Я был готов к тому, что она ответит мне с замешательством или с гневом, но неподдельный ужас, овладевший ею от моих слов, привел меня в крайнее изумление. Задолго до этого меня уже посещала мысль, что тайна сэра Персиваля связана с сокрытием какого-то серьезного преступления, о котором знала миссис Кэтерик, но дальше этого я в своих размышлениях не заходил. Теперь же ужас этой женщины со всей очевидностью доказал мне, что преступление это прямо или косвенно было связано с церковной ризницей и что сама миссис Кэтерик была не просто свидетельницей преступления, но, вне всякого сомнения, его соучастницей.

В чем же состояло это преступление? Определенно, оно было не только опасным, но и низким, в противном случае миссис Кэтерик не повторила бы мои слова относительно высокого общественного положения и могущества сэра Персиваля с такой явной насмешкой. Итак, это преступление было опасным и постыдным, и она принимала в нем участие, и оно было связано с церковной ризницей.

Рассмотрение еще одного обстоятельства привело меня к дальнейшим выводам.

Неприкрытое презрение миссис Кэтерик к сэру Персивалю распространялось и на его мать. Она с самой горькой иронией отозвалась о старинном роде, из которого он происходил, знатного «особенно по материнской линии». Что это значило? Объяснений могло быть только два: либо мать его была низкого происхождения, либо ее репутация пострадала из-за какого-то тайного греха, запятнавшего ее, о чем стало известно сэру Персивалю и миссис Кэтерик. Чтобы подготовиться к дальнейшему расследованию, мне следовало предварительно проверить первое предположение. Выяснить девичью фамилию и происхождение его матери я мог, просто-напросто просмотрев метрическую книгу, где был зарегистрирован брак его родителей.

С другой стороны, если бы верным оказалось второе предположение, – что за грех мог запятнать ее репутацию? Припоминая рассказ Мэриан об отце и матери сэра Персиваля и об их подозрительно уединенном, затворническом образе жизни, который они оба вели, теперь я задал себе вопрос: не может ли статься, что его мать вовсе не была обвенчана с его отцом? И снова, обратившись к метрической книге, в которой были бы представлены письменные свидетельства об этом браке, я мог, по крайней мере, убедиться, что данное подозрение в действительности лишено оснований. Но где найти эту книгу? На этом этапе своих рассуждений я вновь пришел к выводу, сделанному мной еще раньше, и тот же мыслительный процесс, который открыл мне до этого место некогда совершенного преступления, теперь заставил меня, не без основания, предположить, что метрическую книгу надо было также искать в ризнице приходской церкви Старого Уэлминхема.

Таковы были результаты моего свидания с миссис Кэтерик, таковы были различные соображения, неизменно ведущие лишь к одному выводу и определившие мои действия на следующий день.

Утро выдалось хмурым и облачным, но дождя не было. Я оставил свой чемодан на хранение в отеле и, расспросив о дороге, пешком отправился в церковь Старого Уэлминхема.

Мне пришлось пройти больше двух миль; на протяжении всего пути дорога медленно поднималась вверх.

На самой высокой точке стояла церковь – старинное здание, обветшавшее от времени и непогоды, с тяжелыми подпорками по сторонам и неуклюжей четырехугольной башней в центре. Ризница, расположившаяся позади, примыкала к церкви и по виду была построена одновременно с ней. На некотором удалении от церкви сохранились остатки Старого Уэлминхема, где когда-то жила миссис Клеменс со своим мужем и откуда почти все жители уже давно переехали в новый город. Некоторые из пустующих домов были разобраны, от них остались одни лишь стены; другим предоставлено было разрушаться от времени; в некоторых же до сих пор еще оставались обитатели, по всей вероятности люди самого бедного класса. Место это представляло собой довольно унылое зрелище, и все же, несмотря на все разрушения, не столь гнетущее, как новый город, только что мной оставленный. Здесь, по крайней мере, открывался вид на коричневые, обдуваемые всеми ветрами широкие просторы полей, на которых приятно отдыхал глаз; деревья, хоть и лишенные своей листвы, разнообразили монотонность пейзажа и помогали мысленно предвкушать лето и отдых под тенистой сенью ветвей.