К ним присоединилась и юная моавитянка. Хозяину имения Воозу приглянулась красивая, хотя уже и не очень юная женщина — ведь Руфь вдовела уже десять лет — и он спросил у своего старшего слуги: «Чья это молодая женщина?» Сам вопрос много говорит о времени: женщина всегда чья-то, кому-то принадлежит, иначе она никто, легкая добыча для любого охотника. Вооз благосклонно кивает чужестранке: «Не ходи подбирать на другое поле… будь здесь… я приказал слугам моим не трогать тебя». Руфь падает перед ним на колени и шепчет: «Чем снискала я в глазах твоих милость, что ты принимаешь меня, хоть я и чужеземка?» Вооз подбадривает ее: «Будь здесь с моими служанками».
Вечером хозяин имения не считает зазорным лечь спать вместе со своими поденщиками на куче зерна, чтобы охранять драгоценный урожай. Среди ночи моавитянка по совету своей свекрови, крадучись, пробирается к нему, открывает плащ, которым он укрывался, и ложится у его ног. «В полночь он содрогнулся, приподнялся. и вот, у ног его лежит женщина. И сказал ей Вооз: кто ты? Она сказала: я Руфь, раба твоя; простри крыло свое на рабу твою… Вооз сказал ей: не бойся, я сделаю тебе все, что ты сказала… Переночуй эту ночь».
Выражение «накрыть своей одеждой женщину» или «лечь с женщиной под одним плащом» на Востоке означало «обручиться»; с правовой точки зрения переспать с женщиной, овладеть ею значило уже совершить женитьбу. Поначалу после любовной ночи Вооз не собирается жениться на Руфи, он утром отчитывает ей за услугу шесть мер ячменя, в шесть раз больше, чем она с трудом могла бы набрать за день. Еще до рассвета он отсылает ее, чтобы никто не знал, «что женщина приходила на гумно».
Этот сюжет разыгрывают как мистерию во время праздника уборки урожая; но она имеет не только религиозный смысл, она дает также представление о реальной жизни той эпохи, подтверждая, что вдова действительно могла существовать, подбирая остатки с полей. И. В. Гёте называл книгу «Руфь» «прекраснейшим маленьким произведением, дошедшим до нас в эпическом и идиллическом предании». Поэт Р. Шредер даже утверждает: «Ни один писатель в мире не создавал более прекрасного рассказа».
Любая вдова, читавшая эту историю, могла воспринимать как поддержку и отраду ее сказочный «хэппи энд»: Вооз, богатый землевладелец, женится на чужеземке Руфи, собиравшей колосья, и она становится прародительницей царя Давида, а через него— и Иисуса Христа.
Целомудренное вдовство
Женщины, жившие в «золотых клетках», часто после смерти мужа оказывались совершенно не приспособленными к жизни. Об этом свидетельствует, например, документ из Фаюма III в. до н. э. Одна богатая вдова, владевшая большим земельным участком, после смерти мужа закладывает себя и своих детей храму бога Собека. «Ты (Собек) должен предоставить мне кров, кормить меня, заботиться о моем здоровье и охранять против всех злых духов. За это я плачу тебе (храму) ежемесячно несколько медных монет в течение 99 лет». Благочестивая женщина надеялась, что в четырех стенах храма, отгородившись от грубого мира, она сможет избавить себя от тягот, на которые обычно были обречены вдовы, и жить в «целомудренном вдовстве».
«Целомудренное вдовство» славилось как добродетель, всякое же вторичное замужество клеймилось как безнравственность. Овдовевшая матрона должна была сосредоточиться на религии, которая сулила ей воскресение и «новую жизнь». В 200 г. до н. э. раб Ливий написал для женского хора «плебейского» храма стыдливости хвалебную песнь «целомудренному вдовству» тех, «кто сумел смирить похоть свою и приблизиться к небесам». Это песнопение было принято с таким восторгом, что Ливий получил права гражданина и смог отныне посещать также и «аристократический» храм. Чтобы вдова оставила всякую мысль о новом замужестве, Титиний составил объемистую антологию высказываний разных благочестивых вдов, реально существовавших и вымышленных. Одна из них отвергает предложение сватовства такими словами: «Мне больше не найти мужчину, которого бы я так любила, как любила своего мужа». Другая отвечает в испуге: «О нет. если второй муж окажется так же хорош, как мой первый, я стану так же дрожать за его жизнь, как дрожала за первого. Если же он окажется хуже, зачем брать на себя такое бремя?» Третья отвечает: «Сервий все еще живет во мне».