Женщина в древнем мире

Не только покойник или покойница считались в культовом отношении нечистыми, но и комната, где лежало тело, и дом покойного или покойницы были «заражены» духами мертвых. Чтобы эта зараза не распространялась за пределы дома, перед порогом ставили сосуд с освященной водой. Каждый, кто покидал дом, омывал в нем руки. Кое-где и сейчас еще сохранился обычай мыть руки, уходя с кладбища. Как правило, в древности всех мертвецов, в том числе погибших и казненных. полагалось похоронить до захода солнца, чтобы их не схватили ночные духи.

Но что, если «покойник» не умер, а лишь пребывал в глубоком беспамятстве? В древности многие, почитавшиеся как чудотворцы, на самом деле, видимо, воскрешали мнимоумерших. Рассказывают, что греческий врач Аполлоний Тианский в Риме вернул к жизни невесту. которая упала замертво во время приготовлений к свадьбе и которую уже собрались хоронить. В источнике об этом говорится так: «Увидел ли он (то есть врач) в ней искру жизни, которую не заметили другие — девушке дули и брызгали в лицо — сумел ли он своим искусством пробудить и раздуть в ней угасшую жизнь — этого присутствовавшие решить не могли». Пробудившаяся невеста соскочила с погребальных носилок и заспешила на свадьбу.

Суд над мертвыми египтяне представляли себе так: сначала Анубис подводит умершего к весам и взвешивает его сердце, бог Тот в это время ведет запись. Затем его ведут к богу Осирису. Под весами поджидает «поглощающий» демон подземного мира с львиной головой (папирус, Новое царство, Британский музей, Лондон)

Император Александр Север (222–235 гг. н. э.)_ который держал в своем домашнем святилище изображения благодетелей человечества, поместил среди них и Аполлония Тианского за то. что тот «возвращал людям жизнь».

В древней Греции летаргию считали настоящей смертью. Мнимый покойник, внезапно вставший с погребальных носилок, должен был подвергнуться ритуалу нового рождения, чтобы у него не осталось никаких воспоминаний о том свете. Его клали к лону женщины, затем обмывали, повивали пеленками и кормили молоком; лишь после этого он получал право вновь находиться среди живых.

Тихий и громкий траур

По-еврейски громкие траурные стенания называются «цаака» (крик), тихое страдание — «эбель» (печаль). О том и о другом у мудреца сказано: «Громкая печаль утешает слушающих, тихая покоится глубоко в сердце». И он добавляет: «При торжественных обрядах простота лучше, чем высокопарность, ибо в печали больше значит внутреннее чувство, нежели внешние проявления». Истинная боль не может найти выхода в сильной вспышке, которая лишь заглушает собственный страх смерти; настоящая боль остается глубоко в душе неистребимым воспоминанием. В одной траурной песне греческая поэтесса Эринна с Родоса упрекает природу за «тишину смерти», за «молчание небес», за «беззвучность пустоты», за «звучащий мрак». Может ли громкое стенание избавить от глубокой боли?

Иные философы обращались к умершим супругам с каким-либо прощальным стихом: «Всему на земле можно найти замену, только не жене своей юности»; «Когда умирает жена, в мрак и безмолвие погружается мир»; «Потерявший жену гибнет сам». Прекрасные слова! Пока жены их были живы, эти мудрые мужья смотрели на них весьма критически и неблагосклонно; лишь оставшись в одиночестве, они с трогательной сентиментальностью заговорили о том, как они им дороги. Должны ли мы потерять что-то, чтобы по-настоящему оценить утраченное?

Великим «трубадуром» латинского мира считался Проперций. Он скорбел в стихах о своей возлюбленной Цинтии (Кинфии) (в жизни ее звали Гостия), которую отравила соперница. Во сне безутешному поэту является ее тень и шепчет:

Даже в смерти тебе я верна. Я ожидаю тебя.

Когда придет час и тебе умереть, я прижмусь к тебе,

И ты будешь навеки мой, только мой[94].

Египтяне верили, что каждый умерший должен предстать перед судом — двадцатью двумя судьями подземного мира. Ему требовалось подтвердить перед ними, что он жил «в чистоте», не творил блуда, не изменял своей жене и т. д. В заключение он должен был повторить: «Я чист, я чист, я чист!»