Женщина в древнем мире

Любовь сильнее страха смерти — на это была способна только женщина. Такую любовь приписывает легенда царице Алкестиде. Когда ее муж, Адмет, царь фессалийского города Фера, должен был умереть, она согласилась добровольно умереть вместо него. Парки потребовали жизнь царя, но готовы были взять кого-нибудь вместо него. Царь обратился к своему народу, к своим друзьям, своим старым родителям — все отказались; лишь Алкестида, его жена, пошла на это. Хотя парки еще раз показали ей заманчивые картины счастья, от которого она отказывается: дом. двух детей, жизнь с любимым супругом, — она не поколебалась и подтвердила свое решение. О величии и благородстве ее натуры говорит ее последняя просьба к супругу: пусть он поскорее возьмет себе другую жену, «быть может, не более верную, но более счастливую, чем я». Еврипид, написавший трагедию «Алкестида», мастерски изобразил сцену прощания. Современный человек станет искать в этой сцене психологические обоснования и связи, однако намерения драматурга были гораздо проще: он хотел растрогать свою публику и потом обрадовать счастливым концом. Геракл отбивает женщину, ставшую образцом верности и любви, у Танатоса, крылатого демона смерти, победив его в поединке, «не на жизнь, а на смерть», и возвращает Алкестиду семье.

Плакальщицы

Оплакивание мертвых было, как правило, делом женщин. В Библии говорится, что отцы должны учить своих сыновей военным песням, а матери своих дочерей — плачам по мертвым. Форма, содержание и. вероятно, мелодия плачей были определены так же строго, как и траурные обряды. В целом по всему Востоку для них характерно одинаковое трехмастное лирическое построение. В первой части звучит жалоба на судьбу, во второй восхваляется покойный, в третьей выражена боль оставшихся. Всякая погребальная процессия понималась как шествие в вечность. Вскоре образовался целый разряд профессиональных плакальщиц, которым платили за вопли и заунывные песнопения. От них зависело, как пройдут похороны, наполнит ли «пение их глаза наши слезами» (Иеремия).

Древнейший плач влагает в уста иерусалимских плакальщиц пророк Иезекииль: «Ах, брат мой, ах, мой супруг, ты ушел, и я плачу; как дом опустевший, как опустевший город, как древо, увядшее и иссушенное, как ложе, остывшее и пустое. — так я. жена усталая, обреченная навек остаться одна».

Плакальщицы шли с распущенными волосами и обнаженной грудью. В Египте они следовали за статуями Осириса и Исиды, богов царства мертвых, и выкрикивали время от времени имена умерших вместе с именем «Осирис»: «Ах, Осирис такой-то!» Подобно тому как плач Исиды смог пробудить Осириса, так плач профессиональных плакальщиц мог вернуть к жизни умершего. Египтяне называли этих женщин «служительницами, которые оживляют имя господина».

Плакальщицы из Тира. Волосы их распущены, грудь обнажена. Одни в знак скорби рвут на себе волосы, другие бьют себя в грудь (рельеф с саркофага Ахирама из Тира, около 1000 г. до н. э., Государственный музей, Бейрут)

В погребальной камере Тутанхамона сохранился текст плача, который произносила его жена Анхесенамон вместе с плакальщицами во время погребения: «Ах, мой брат, ах, мой супруг, пробудись, пробудись, ты болен, ты только делаешь вид, что спишь. Подними голову к небу. Появись, появись!» Тутанхамону было всего 18 лет. когда он умер. Видимо, его погребальную процессию сопровождали не только профессиональные плакальщицы, но и множество простых людей.

Похоже, что этот тысячелетний обычай долго еще сохранялся в Египте. Г. Масперо, французский археолог, руководитель Департамента древностей в Каире, описывал такое событие, происшедшее в 1881 году: когда найденную в тайнике мумию фараона погрузили в Луксоре на баржу, «произошло нечто в высшей степени примечательное. От Луксора до Куфта по обоим берегам Нила за судном следовала все возраставшая толпа женщин-крестьянок. Они рвали на себе волосы и испускали громкие вопли. Женщины из простонародья сопровождали судно с мумией, как провожали когда-то своего незабвенного фараона».

По иному отнеслись к событию таможенные чиновники в Порт-Саиде: с бюрократической тупостью они долго обсуждали с Г. Масперо, по какой таксе оценить необычный «товар». Наконец они обложили его налогом как на сушеную рыбу!

В «Доме вечности»