Женщина в древнем мире

Согласно Дж. Фрэзеру, этот обычай связан с культовым ритуалом инициации, который отдаленно напомнил ему гомеровский миф об Ифигении и библейский — о дочери Иефая. Но вместо жертвоприношения девственницы здесь имело место «погребение заживо». Подобно тому как каждый юноша у многих народов должен был при «посвящении в мужчины» пройти через различные мучительные испытания, такие, как обрезание, татуировка с надрезами и многое другое (это заменяло древнее жертвоприношение первенца), так и каждая девочка при «посвящении в женщины» должна была пройти через тяготы жизни взаперти, в уединении, с аскезой, покаянием и молитвой (вместо того чтобы быть принесенной в жертву).

Строгая отгороженность в зависимости от местных обычаев могла продолжаться несколько дней, недель и даже целый год. Все это время девочки были «нечистыми». оскверненными демонами. Ведь и Лютер переводил «менструацию» как «нечистое состояние». Первая менструация есть знак того, что «невинное существо» утратило свою чистоту и становится существом сексуально «виновным». Согласно такому взгляду, всякий человек, достигший зрелости, считается существом грешным. Страх перед демонами заходил так далеко, что даже мужчина, по неведению коснувшийся менструирующей хотя бы кончиками пальцев, считался подверженным смертельной опасности, как от заразной болезни. Ни земледелец, ни охотник, ни воин не должны были перед севом, охотой, перед решающим походом касаться менструирующей или принимать еду, до которой. быть может, она дотрагивалась. По этой причине евреи и древние греки «освящали» себя; перед сражением они вообще не касались женщин — береженого бог бережет — и не принимали пищи. Чтобы по неведению не нарушить запрет, они перед военным походом порою приносили в жертву девственницу, как у Гомера, или давали обет принести в жертву девственницу, как в библейском рассказе.

О существовании суеверных представлений о «нечистоте» мы узнаем из «Естественной истории» Плиния Старшего (24–79 гг. н. э.). Здесь он сжато перечисляет, какой вред сельскому хозяйству может принести прикосновение менструирующей: сохнут виноградные лозы, вянут овощи, гниет зерно, портятся фрукты, киснут вино и молоко. Плиний добавляет, что первая кровь девственницы и первая кровь после утраты девственности обладают «особенно вредоносными и губительными свойствами».

Насколько живучим оказалось это представление, видно из того, что в средние века «нечистыми» объявляли даже монашек. На время месячных им не дозволялось входить в церковь и причащаться. Известна церковная запись, сделанная в Шварцвальде в 1684 году и отражающая чувства таких монашек: «Женщины менструирующие стоят перед вратами церкви, им не дозволено войти, и они стоят, словно у позорного столба».

Девочки, которых у некоторых народов содержали в изолированных хижинах, чувствовали себя не столько стоящими у позорного столба, сколько отверженными и покинутыми всем миром. Лишь мать имела право навещать там своего ребенка, приносить ему каждый день скудную еду. Лишь мать могла по собственному опыту понять, что испытывает дочь. Изоляция воспитывала в ребенке трусость, страх и неуверенность. Она действовала на девочку как тюремное заключение. Она должна была отучить ее от своенравия, чувствительности, неуступчивости, упрямства, а вместо этого внушить ей чувство унижения, нечистоты. Все это связывалось со строгими законами магического цикла плодородия земли.

Перед тем как мать приходила для утешения и наставлений, дочь должна была покинуть хижину, спрятаться за ней и слушать предостережения через стену. Однако она не вправе была отвечать, ибо правила запрещали ей даже разговаривать. Она не имела также права сидеть на голой земле, даже оставлять на ней остатки еды — все надо было тщательно закапывать, чтобы не лишить драгоценную землю плодородия своей нечистотой. Мать должна была объяснить дочери, что ее тело наделено магическими силами, которые можно использовать как для добрых, так и для злых целей.

Девочка, еще не знавшая никакого разлада с собой, вдруг начинала ощущать себя женщиной, мечтать о другом существовании. Искушение войти в другой мир становилось для нее после изоляции еще более соблазнительным. Неуемная жажда удовольствий охватывала многих девушек, когда они после установленного срока покидали хижины и как бы возвращались к жизни. Однако иным, предрасположенным к нарциссизму, самоутверждению или истерическим страхам, изоляция могла нанести непоправимый психический вред. В результате ее нередко возникала враждебность к обществу, желание уйти от него, жить в вечном затворничестве и вечной девственности.

Парадокс заключается в том, что как античный, так и христианский мир славил «непорочных, чистых девственниц», женщин, сохранивших невинность, но при этом же проклинал природную биологическую «нечистоту». Это позволяет понять, почему самым ценным жертвоприношением во все времена было жертвоприношение девственницы.