Женщина, вечная девочка…

Потрепанный, черта страшнее,
мужчина, – мой идол, вернее, —
женился на юной красотке.
Неплохо он смотрится с нею
в богемной бывалой тусовке.

Он очень мне нравился в прошлом,
которого нет и в помине.
И было б смешным или пошлым
на что-то надеяться ныне.

Но все-таки не с сожаленьем,
не как на обтерханный символ,
смотрю на него с вожделеньем
и вижу влекуще красивым.

Вздыхаю покорно и кротко:
увы! – я ему не Жар-Птица,
а то ли замшелая тетка,
то ль бабка, что все молодится.

О, грустная женская доля!
за что – эта подлая плата:
души не остывшей неволя,
жестокая, скучная правда?

…А юная дева не тужит:
ей хрен этот тоже по нраву.
И гладит по лысине мужа —
по брачно-семейному праву.

Подруга

Подруга, мы с тобой друзьями были,
но скрылись эти славные деньки.
Подруга, наши взгляды стали злыми
и острыми, как бритва, языки.

Повздорили. Взбесились, что ли, или
свихнулись неизвестно отчего?
Когда б мы мужика не поделили!
А то ведь поделили мы его.

«Я похожа на землю…»

Я похожа на землю,
что была в запустенье веками.
Небеса очень туго,
очень трудно ко мне привыкали.

Меня ливнями било,
меня солнцем насквозь прожигало.
Время тяжестью всей,
словно войско, по мне прошагало.

Но за то, что я в небо
тянулась упрямо и верно,
полюбили меня
и дожди, и бродячие ветры.

Полюбили меня
так, что бедное стало богатым,
и пустили меня
по равнинам своим не покатым.

Я иду и не гнусь –
надо мной мое прежнее небо!
Я пою и смеюсь,
где другие беспомощно немы.

Я иду и не гнусь –
подо мной мои прежние травы.
Ничего не боюсь.
Мне на это подарено право.

Я своя у березок,
у стогов и насмешливых речек.
Все обиды мои
подорожники пыльные лечат.

Мне не надо просить
ни ночлега, ни хлеба, ни света:
я своя у своих
перелесков, затонов и веток.

А случится беда –
я шагну, назову свое имя…
Я своя у своих.
Меня каждое дерево примет.

«Любила, следила, скорбя…»

Любила, следила, скорбя:
все что-то во мне горько мечется.
Писала, спасала себя,
а думала, что человечество.

«То ли где-то…»

То ли где-то,
то ли около,
осеняя духом плоть,
с чьих высот, с какого облака
ты диктуешь мне, Господь?

Всё отчетливее драма дней
на пространстве бытия.
Всё уверенней и грамотней
жизнь записываю я.

Обитаю в мудрой сказочке,
слушаю бессмертный гимн
и надеюсь: может, скажешь мне,
что не ведомо другим.

Нет прекрасней и потешнее –
быть с тобой наедине.
И спешит твое, не здешнее
открывать меня во мне.

Как счастливый сон под «баиньки»,
как беседа на завалинке –
откровенья жгучий миг.
Боже! Я смирнее паиньки.
Я – твой капиллярчик маленький,
вечный верный ученик!

«Писатели, спасатели….»