Виновата во всем. Отворачиваюсь, изо всех сил сжимаю кулаки – только бы не закрыть ладонями лицо.
– Мам, ты хочешь, чтобы я говорил с тобой. А ты услышишь? Ты меня поймешь?
– Как дела? – едва войдя в дом, спрашивает Патрик и выразительно смотрит наверх, на закрытую дверь Джо.
Сказать, что он опять уходил? Что всего час как вернулся и, не говоря ни слова, снова заперся у себя в комнате? Что я то и дело поднимаюсь по лестнице и, припав к двери сына, прислушиваюсь… ловлю признаки жизни?
– Нормально.
– Вот и хорошо, – вешая на плечики куртку, говорит Патрик.
Нервничаю. Кусая губы, иду за ним на кухню.
– Патрик, на самом деле я в этом не уверена.
– А в чем дело? – вздыхает муж.
– Каждый раз, когда Джо запирает дверь, мне становится страшно. Вдруг он зайдет слишком далеко? Вскроет вены и умрет? Вскроет тайно, а мы даже не сможем его спасти?
– Хватит. Прекрати. Ты делаешь только хуже.
– Почему?
– Обычные подростковые проблемы – вот и все. Может, его обидела… девушка.
Смотрю на мужа и заливаюсь краской. Ты же знаешь, хочется крикнуть, давно знаешь, что он гей. И отчего мальчик разбил машину, тоже знал и не сказал мне ни слова.
– Это не подростковая истерика, все гораздо серьезней.
Патрик подходит к раковине, наполняет чайник.
– Половина проблемы заключается в тебе, – вздыхает он. – Что толку во всей этой нервной суете?
– Но…
– Стойкости она парню явно не добавляет. Не каждый, сталкиваясь с трудностями, вскрывает себе вены. И нельзя забывать о наследственности. Мы должны помочь сыну стать сильнее, только пусть этим занимается психотерапевт, это ее работа. Поверь, все будет хорошо. Оставь Джо в покое.
– Он даже не сказал, что случилось, кто его избил, – говорю, кусая ногти.
Патрик ненавидит эту привычку. Он немедленно хватает меня за руку и убирает ее ото рта.
– Потому что не помнит. Так он сказал полицейскому, и врачу, и нам. На него напали, его ограбили.
– Ограбили? Да его чуть не убили. Это не…
– Хватит, – обрывает меня Патрик, – мне надоели эти вымыслы, вся эта чепуха.
– Вымыслы? А шрамы на руках – тоже вымыслы? А переломанные кости? И что он отказывается возвращаться в школу? И что, не говоря ни слова, уходит неизвестно куда – тоже неважно?
Патрик молча направляется к двери.
– В больницу приходила Кэролайн, – говорю ему вслед.
Муж оборачивается – на лице озабоченное выражение. У нее было такое же.
– Зачем она приехала?
– Испугалась за Джо. Сказала, что ей позвонил ты.
Патрик отводит взгляд и сосредоточенно возится с манжетами. В моих глазах каждое движение мужа – свидетельство его вины.
– Миа сказала, ты целовался с Кэролайн.
– Миа ошиблась… Это… один раз, несколько месяцев назад. Мы так за тебя переживали, и Кэролайн все время приходила. – Патрик бросает на меня быстрый взгляд из-под ресниц. – Если бы ты не заболела, этого бы никогда не случилось. Она меня неправильно поняла, заботу о тебе приняла за чувство к ней и поцеловала. Вот и все. Клянусь, ничего больше не было. Кэролайн так смутилась. Я хотел тебе рассказать, но она умоляла меня этого не делать.
– Не понимаю, как…
– Забудь. Во всем виновата твоя подруга. Я сразу ее выставил за дверь. Я же тебя предупреждал, разве не так? Забудь про Кэролайн, выбрось ее из головы. Начни жизнь с чистого листа.
Возразить не успеваю: Патрик, на ходу расстегивая рубашку, уже поднимается по лестнице. Хлопает дверь спальни. От резкого звука я вздрагиваю.
За окном еще ночь. В щель между шторами проникает желтый свет фонаря, и когда глаза привыкают к темноте, вижу: Патрика рядом нет. Его половина постели совсем холодная, и в ванной никого, значит, я проснулась от чего-то другого. Как давно ушел Патрик? Обычно я встаю раньше мужа. Внизу, оставшись вдвоем, мы не сказали друг другу ни слова. Однако я точно помню, как, проваливаясь в сон, подпрыгнула от неожиданности. Это Патрик, улегшись рядом, нежно поцеловал мое худое плечо.
Жду, когда он вернется, но его все нет. Сейчас три часа. Что за необходимость вставать посреди ночи? Ведь завтра рабочий день. Или что-то случилось с детьми? Закрываю глаза, и перед мысленным взором одна картина сменяет другую: вот Патрик на берегу застает Джо, который целуется с мальчиком; вот Джо ножницами режет себе запястья, очередной кошмар терзает и будит Миа.
Надеваю халат, натягиваю толстые носки. Пока не узнаю, где Патрик, все равно не усну.
Наверху его нет. Заглядываю в комнаты детей – оба спят, и мое сердце немного успокаивается. Так уже бывало: в страхе проснусь посреди ночи, и кажется, что ни мужа, ни детей в доме нет, что я совсем одна.
Спускаюсь вниз. Чувствую запах краски. Темно в кухне, темно в гостиной, но в холл через приоткрытую дверь подвала пробивается свет. Нестерпимо хочется убежать и, притворившись, что это лишь сон, который однажды уже видела, забраться с головой под одеяло и уснуть.
В подвале светло, оттуда доносится запах свежей краски. Нет, я не сплю. Такое не привидится даже во сне. Спускаюсь. Патрик – на нем линялая футболка и старые тренировочные штаны – замазывает ярко-белой краской бежевые, покрытые темными пятнами стены.
– Патрик!