Женщины Девятой улицы. Том 1

В 22 часа явился проводник с подушками, которые он сдавал внаем за 50 центов за штуку. Мы с Биллом посмотрели друг на друга и немедленно достигли молчаливого согласия: если у нас всего 94 доллара на все лето, то отдавать доллар за подушки на одну ночь будет непозволительной роскошью. И об этом решении мы сто раз пожалели. Ночь казалась бесконечной. А мы ворочались среди выступавших углов и никак не могли устроиться на твердой поверхности. В итоге мы бросили попытки заснуть и до утра читали мистические истории, к которым сильно пристрастились в то время[1225].

Элен имела в виду произведения Дэшила Хэмметта и Рэймонда Чандлера. «Нам они казались забавными», — добавляла она[1226].

На рассвете они с трудом рассмотрели сквозь тусклые окна поезда покрытые туманом горы и зеленые склоны с буйной растительностью. Все выглядело выкупанным в чистой, свежей росе. Когда трое новоприбывших сошли с поезда, даже воздух казался сладким на вкус. Как будто они вернулись во времена до индустриализации, до выхлопных газов и лязга станков и машин. Они слышали щебет птиц! Однако по прибытии в кампус первоначальный энтузиазм несколько спал. Сам колледж вызывал лишь разочарование. Учебные корпуса оказались ветхими и маленькими. На земле повсюду валялись бутылки из-под кока-колы. Среди этого мусора на траве лежали студенты, «имевшие вялый и жалкий вид», по словам Элен[1227]. Никогда не сталкивавшиеся с таким явлением, как лето на Юге, Элен и Билл приняли за лень то, благодаря чему люди выживали в жару. Но один человек, похоже, совсем не страдал от нее. Не успели они вытащить свои чемоданы из универсала, на котором их подвез студент, как к ним с криком «Ну наконец! Де Кунинги!» бросился Джозеф Альберс. И обнял их, словно старых друзей[1228].

Альберса, как и Гофмана, запомнят не только как художника, но и как одного из самых важных педагогов по изобразительному искусству в истории США. Он преподавал в Баухаусе в Германии до 1933 г., когда это уважаемое учебное заведение закрыли нацисты. Тогда же стало ясно, что ему и его жене-еврейке Анни придется покинуть страну[1229]. Как раз в том году был основан колледж Блэк-Маунтин. Его открытие было своего рода актом «восстания и бунта» против традиционных высших учебных заведений. Альберса порекомендовали как идеального кандидата для работы в новом колледже[1230]. Итак, ему предложили перенести свои лекции из Баухауса в Северную Каролину, о которой он прежде даже не слышал, и возглавить художественный факультет. Джозеф ответил телеграммой: «Но я не знаю ни слова по-английски». Представитель колледжа настаивал: «Все равно приезжайте»[1231]. Пятнадцать лет спустя, когда в колледж прибыли Билл и Элен, Альберс все еще говорил по-английски очень плохо. Но он с лихвой восполнял этот недостаток потрясающей приветливостью и энтузиазмом[1232]. В любом случае язык явно для него не был чем-то важным. Джозеф говорил:

Предмет [искусства] нельзя объяснить словами или описать буквально… искусство — это откровение вместо информации, экспрессия вместо документирования, созидание вместо подражания или повторения… Искусство отвечает на вопрос «Как?», а не «Что?». Оно не работает с буквальным содержанием… Исполнение — то, как создается произведение, — вот предмет искусства[1233].

На каком бы ломаном английском ни были произнесены эти слова, Элен и Билл понимали их отлично.