Женщины-философы. Мыслительницы, изменившие мир

Вторжение такой власти в урбанистическую среду всегда выглядит противоестественно. Власть – это бронированные автомобили и железные ограждения, решетки и опустевшие улицы, вертолеты. Это решение показательно, даже в чем-то кинематографично. Вторжение власти останавливает кровоток городской жизни. Гигантские пробки, создаваемые движением правительственных кортежей, обнажают социальную иерархию. Голливудские сцены разыгрываются на всех пяти континентах.

Коллективная телесность тогда оказывается формой перформативного политического высказывания, способом обращения тел к обществу, основанным на поддержке других тел, – «акция в ее телесном измерении»[236]. Тело в своих публичных проявлениях (на площади в единстве с другими или протестное обнаженное тело) является «модальностью власти». Даже если коллективное тело пытается сохранить за собой какую-то территорию, фрагмент урбанистической среды (площадь или улицу), но это место будет потеряно, протест не состоится, как не состоится опыт права. Эти, словами поэта, волны внутренней правоты.

Джудит Батлер поясняет, что имеет в виду не право на жизнь как таковую, но то, что право предъявляется телом каждый раз, когда оно обнаруживает себя и бросает вызов существующему праву: «Я полагаю, что политические требования выдвигаются телами, когда они проявляются и действуют, когда они отступают и когда они упорствуют в обстоятельствах, в которых один этот факт приравнивается к акту делегитимации государства»[237], – говорит Батлер.

Полемика с Х. Арендт была своего рода неизбежной встречей для Батлер. Арендт считала, что политическое действие нуждается в пространстве публичного предъявления через тела, действия или речь. Батлер соглашается с ней в том, что массовое действие создает пространство проявления, но говорит не о действии проявления, как Арендт, а о самой форме этого пространства: «Не единственное тело устанавливает пространство проявления, но действие; этот перформативный опыт случается только “между” телами, в пространстве, которое устанавливает зазор между моим собственным телом и телом другого. Таким образом, мое тело действует не в одиночестве, когда оно действует политически»[238].

Слово демонстрация – «показ», также «доказательство в естественных науках», вошло в русский язык начиная с Петра I, будучи заимствованным из польского demonstracja, в свою очередь, из латинского demonstratio. Еще в звучании слова слышится «monstrare», монстр (то есть буквально показ без сущности, привидение, призрак, когда есть явление, но нет сущности, поэтому и страшно), от которого всегда избавляются, изгоняют. Разоблачение монстра – это поиски «чужого» в собственном теле и теле Другого, демонстрация человеческого. Изгнание монстра напоминает практику изгнания бесов (экзорцизма) с пограничными психическими проявлениями.

Коллективное тело заполняет, как рукава реки, мощеные улицы городов. Ненасильственное удержание территории требует постоянного присутствия большого количества людей. Иногда они обустраиваются на площадях, и выставленная напоказ обыденная жизнь людей становится важнее плакатов и речевых призывов. «Тела действуют перформативно, даже когда они спят на публике или организуют коллективные способы уборки территории, которую они удерживают»[239], – полагает Дж. Батлер.

Итак, перформативный телесный опыт нарушает привычную систему практик и норм. Коллективное тело реконфигурируется в политическое. Протестное движение тел начинает говорить самим своим предъявлением, без обязательного словесного сопровождения. Его требования понятны для испанских рабочих и французских студентов без перевода.

Телесное предъявление, хочется сказать, кривляние, как у шутов и юродивых, заменяет собой мимику и ужимки лица. Как сказано в начале, оно отменяет привычный идеологический принцип олицетворенности мира. Это трансформация народных и традиционных форм исторического предъявления множественного тела (карнавала). Всемогущее карнавальное обнажение под прикрытием масок не подвергалось цензуре, не изгонялось с площадей. Таковы же были колядки с ряжеными.

Перверсия карнавала поменяла не только верх/низ, но и публичное/приватное. И теперь приватная сфера телесных потребностей становится открытой, так же как любые другие социальные действия, совершающиеся публично. Джудит Батлер обращает внимание на то, что биологическое тело культурой и религией вытеснялось в скрытую, приватную область. И если публичное тело – открытое политическое, то органическое тело, требующее питания, можно назвать до-политическим телом, которое проводит подготовительную работу, обеспечивая его необходимой материальной базой для будущего предъявления.