Женщины Льва Толстого. В творчестве и в жизни

Это опровергает многие выдумки о супружеской неверности Льва Николаевича Толстого – уж кто-то, а жена бы, наверное, в тех обстоятельствах и в то время, когда все на виду, знала бы о подобных фактах. То, что Толстой декларировал в своих дневниках, воспоминаниях, произведениях, не обязательно относилось к нему самому. Кстати, Екатерина Великая говорила, что «не должно наказывать за слова, как за действие».

Софья Андреевна, как видим, утверждала, что в супружеской неверности Льва Николаевича нельзя упрекнуть, но в то же время ей досталось по части ревности с лихвой. По части ревности к прошлому на молодую графиню испытания обрушились с первых дней замужества.

Приехав в Ясную Поляну и найдя там полный беспорядок в доме, Софья Андреевна велела прежде всего тщательно вымыть полы. Призвали крестьянок. Работа закипела. И вдруг одна из уборщиц подошла к графине и шепнула ей, указывая на Аксинью Базыкину: «Это сударушка хозяина».

И тогда, видно, не обходилось без «народных мстителей», которым до всего было дело. Ну, для чего давать такую информацию? Разве только для того, чтобы доставить переживания.

Между тем, интересно, что Лев Николаевич, когда к нему обратился его друг, последователь и биограф Павел Иванович Бирюков с рядом вопросов по биографии, среди которых был и вопрос о делах любовных, ответил так:

«О моих любвях: Первая самая сильная была детская к Сонечке Колошиной. Потом, пожалуй, Зинаида Молоствова. Любовь эта была в моем воображении. Она едва ли знала что-нибудь про это. Потом казачка в станице – описано в «Казаках». Потом светское увлечение Щербатовой-Уваровой. Тоже едва ли она знала что-нибудь. Я был всегда очень робок. Потом главное, наиболее серьезное – это была Арсеньева Валерия… Я был почти женихом, и есть целая пачка моих писем к ней».

Аксинью Базыкину Толстой не упомянул. Вероятно, все же чувствовал некоторую неловкость оттого, что любовь эта была к замужней женщине. Ну а то, что Базыкина была крестьянкой, его, скорее всего, мало волновало, как и все, что касалось сословий.

В то же время 13 июня 1909 года он записал: «…вспомнил Аксинью, то, что она жива, и, говорят, мой сын, и я не прошу у нее прощенья, не покаялся, не каюсь каждый час и смею осуждать других».

Известно, что у Аксиньи в 1861 году родился сын, которого назвали Тимофеем. Дети Толстого в конце концов признали его братом. Умер он в 1934 году…

Умолчав о своем увлечении в разговоре с биографом, Лев Николаевич в то же время перенес свои переживания на страницы книг – в повесть «Дьявол», в рассказы «Тихон и Маланья» и «Идиллия».

Повесть «Дьявол» – иногда ее называют рассказом – начинается со знаменитой цитаты из Евангелия: «А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.

Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.

И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну (Матф. V, 28, 29, 30)».

Знакомя же читателей с главным героем, Евгением Иртеновым, Лев Толстой, среди прочих его особенностей, указывает свои мысли и чувства, которые занимали его в период холостяцкой жизни.

Вот эти мысли: «В середине этих забот (по благоустройству имения. – Н.Ш.) случилось обстоятельство хотя и не важное, но в то время помучавшее Евгения. Он жил свою молодость, как живут все молодые, здоровые, неженатые люди, то есть имел сношения с разного рода женщинами. Он был не развратник, но и не был, как он сам себе говорил, монахом. А предавался этому только настолько, насколько это было необходимо для физического здоровья и умственной свободы, как он говорил. Началось это с шестнадцати лет. И до сих пор шло благополучно. Благополучно в том смысле, что он не предался разврату, не увлекся ни разу и не был ни разу болен. Была у него в Петербурге сначала швея, потом она испортилась, и он устроился иначе. И эта сторона была так обеспечена, что не смущала его».

Конечно, не точно по жизни самого автора, но весьма близко! А чем дальше, тем больше: «Но вот в деревне он жил второй месяц и решительно не знал, как ему быть. Невольное воздержание начинало действовать на него дурно. Неужели ехать в город из-за этого? И куда? Как? Это одно тревожило Евгения Ивановича, а так как он был уверен, что это необходимо и что ему нужно, ему действительно становилось нужно, и он чувствовал, что он не свободен и что он против воли провожает каждую молодую женщину глазами».

Вспомним записи в дневниках, процитированные в предыдущих главах. Героя повести волнует и тревожит то же самое, что волновало и тревожило автора. Лев Николаевич даже отмечал, что некоторые болезни считал не случайными – к ним приводило воздержание. Ну вот и Иртенев так же. Ну и, конечно, Толстой наверняка долго решал для себя, насколько прилична связь с деревенской женщиной.