Женщины Льва Толстого. В творчестве и в жизни

Лев Николаевич тоже ведь прервал всякие отношения и с Аксиньей, да и, по мнению супруги, не ухаживал за другими женщинами. А вот относительно выбора невесты написано так:

«Почему Евгений выбрал Лизу Анненскую, нельзя объяснить, как никогда нельзя объяснить, почему мужчина выбирает ту, а не другую женщину. Причин было пропасть и положительных, и отрицательных. Причиной было и то, что она не была очень богатая невеста, каких сватала ему мать, и то, что она была наивна и жалка в отношениях к своей матери, и то, что она не была красавица, обращающая на себя внимание, и не была дурна. Главное же было то, что сближение с ней началось в такой период, когда Евгений был зрел к женитьбе. Он влюбился потому, что знал, что женится.

Лиза Анненская сначала только нравилась Евгению, но когда он решил, что она будет его женою, он почувствовал к ней чувство гораздо более сильное, он почувствовал, что он влюблен.

Лиза была высокая, тонкая, длинная. Длинное было в ней все: и лицо, и нос не вперед, но вдоль по лицу, и пальцы, и ступни. Цвет лица у ней был очень нежный, белый, желтоватый, с нежным румянцем, волосы длинные, русые, мягкие и вьющиеся, и прекрасные, ясные, кроткие, доверчивые глаза. Эти глаза особенно поразили Евгения. И когда он думал о Лизе, он видел всегда перед собой эти ясные, кроткие, доверчивые глаза».

С.А. Толстая

Портрет не очень соответствует Софье Андреевне, но так ведь и Дублицкий в ее повести «Наташа» далеко не Толстой, хотя тому и было неприятно читать это произведение будущей своей супруги.

Читая роман «Семейное счастие», она не могла не сопереживать героине, поскольку переживания ее хорошо прочувствовала на себе. В романе Софью Андреевну потрясли слова: «Ты отнял от меня свое доверие, любовь, уважение даже, потому что я не поверю, что ты меня любишь теперь, после того, что было прежде…».

В своем дневнике молодая графиня записала: «Мне кажется, что я когда-нибудь себя хвачу от ревности. “Влюблен, как никогда!” И просто баба, толстая, белая, ужасно. Я с таким удовольствием смотрела на кинжал, ружья. Один удар – легко. Пока нет ребенка. И она тут, в нескольких шагах… Он целует меня, а я думаю “не в первый раз увлекаться ему”… Если б я могла и его убить, а потом создать нового, точно такого же, я и то сделала бы с удовольствием…»

Ей нужен был Лев Николаевич, именно такой, как есть, но без его любовных увлечений. Она еще не понимала, что, если бы не было тех самых любовных увлечений, если бы не было в душе его кипения страстей, за которые он сам сурово осуждал себя, не было бы и многих произведений, во всяком случае тех, где все – и политика, и история, и общественная жизнь – нанизаны на стержень любовных сюжетов.

Большое влияние на мысли и чувства Софьи Андреевны оказало и то, что Лев Николаевич перед свадьбой дал ей почитать свои дневники, которые были верхом откровенности. А ведь Софье было всего восемнадцать. Ему же – тридцать четыре года. Софья пришла в ужас от прочитанного. Зачем же он дал дневники? Судя по его откровениям, Толстой полагал, что перед таким решительным шагом, как женитьба, надо полностью открыться перед своею второй половинкою. Открылся… И создал для себя много проблем, поскольку возбудил в Софье жгучую ревность даже к его прошлому. А как быть с настоящим? Ведь даже после женитьбы он не сразу разорвал связь с Аксиньей Базыкиной…

Что же касается дневников, то Дмитрий Мережковский отметил:

«В литературе всех народов и веков едва ли найдется другой писатель, который обнажил бы свою жизнь с такой откровенностью, как Толстой. Так говорила и Софья Андреевна: “Он в дневниках такие вещи о себе писал, что я не понимаю, как можно о себе так писать! Самообнажение атавистическое? Самообнажение, самобичевание святых? “Ненормально” было и это: всю жизнь, с детства до самого смертного одра “исправляться, совершенствоваться”».

Кто же она, Софья Берс? Илья Владимирович Толстой писал о ней:

«Соня – натура деятельная, она привыкла дома к работе: шила, штопала, учила младших братьев – языкам, пению, рисованию, сдала при университете экзамены по русскому и французскому языкам, по всемирной литературе и истории на звание домашней учительницы. Отец ее, Андрей Ефстафьевич Берс, придворный врач с большой практикой. Семья жила его заработками, и Соня знала поэтому, что такое труд и как добываются средства к жизни. Она не была избалованной девчонкой, но была горожанкой: привыкла к частым посещениям Большого и Малого театров, к шумной и беззаботной детской жизни в большой семье, – с домашними спектаклями, гостями и визитами к друзьям. Неудивительно поэтому, что она в первые месяцы жизни в Ясной Поляне не знает, куда приложить свои силы, чем, каким делом занять себя».

А тут еще добавились странные для нее моменты. Какие-то подозрения, неуверенность в чувствах.