Женщины на русском престоле и вокруг него

Все эти слухи распространялись, как это чаще всего бывает, женщинами, но — довольно близкими к трону. Василий III приказал строго наказать сплетниц и срочно отрядил в монастырь своих доверенных людей, однако инокиня Софья на все вопросы посланцев отвечала, что они недостойны видеть царское дитя, которое, возмужав, отомстит за свою мать. Была ли в словах Соломонии правда или нет — неизвестно. Конечно, не исключено, что какая-нибудь хитроумная боярыня объяснила ей, что бесплодными бывают не только женщины, и добродетельная Соломония предприняла последний, отчаянный шаг, изменив мужу и действительно забеременев. Возможно и то, что какая-нибудь не менее хитроумная монахиня подсказала ей тонкий способ мести, смутивший счастье новой великокняжеской четы. В любом случае, Соломонии и ребенку, если таковой действительно существовал, грозила серьезная опасность. Далекая от интриг, но достаточно долго прожившая при московском дворе, бывшая великая княгиня должна была понимать это. Неужели желание отомстить было сильнее разума и инстинкта матери, требующего обезопасить жизнь своего ребенка?.. Удивляет и поведение в этой ситуации Василия, который вместо того, чтобы наказать бывшую жену за распространяемые слухи, жалует ей через восемь месяцев после пострижения богатое село Вышеславское с прилегающими к нему землями. Откупился за насильственное пострижение или заплатил за молчание? Ответ на эти вопросы неизвестен.

Ходили слухи и о том, что в Покровском монастыре, где заточили Соломонию, есть могилка с зарытой в ней куклой. Спустя четыре века эти слухи подтвердились. В 1934 г. рядом с захоронением инокини Софьи было найдено еще одно — с надписью «Анастасия Шуйская». Когда его вскрыли, то обнаружили пустой гробик с остатками богатой шелковой детской одежды на мальчика семи-восьми лет. Время захоронения совпадало со временем пребывания Соломонии в монастыре. Почему в захоронении не было никаких останков, почему имя значилось женское, а одежда лежала на мальчика, наконец, почему сама Софья говорила о сыне, если родила дочь, — все это также доподлинно неизвестно.

Между тем Василий III наслаждался обществом своей молодой красавицы-жены и вел себя, как подобает стареющему мужу: трогательно и немного наивно. Чтобы поправиться своей «Олене» и как-то помолодеть, князь, к возмущению бояр, сбрил бороду, надел на себя европейский наряд и мучился, втискивая ноги в щегольские узкие сапоги с загнутыми носами. Он умащивал свое тело благовониями и изо всех сил пытался подражать иноземным манерам. Но, несмотря на все это, счастье великого князя было неполным: так же, как и первая жена, Елена долго не беременела. Сочувствовавшие суздальской монахине москвичи и духовенство, молчаливо не признававшее второй брак великого князя (по церковным законам, он не мог вновь жениться), называли это карой Божьей. Четыре года у княжеской четы не было ребенка. Дошло то того, что благочестивый князь, осудивший свою первую жену «за обращение к колдовству», распоряжается привести к нему волхвов с Севера, вера в необычайную силу волшебства которых дошла и до наших дней. Но и это не помогало. Только на пятый год брак Василия III дал плоды. По преданию, в день рождения наследника русского трона разразилась страшная гроза — среди ясного неба сверкали молнии, содрогалась земля. Возможно, так начало сбываться пророчество Соломонии о мстителе, которым, правда, стал не ее сын, а сын ее удачливой соперницы, получивший при крещении имя Ивана и впоследствии за свои деяния прозванный Грозным. Кто отомстил самой Елене, которая, вероятнее всего, умерла не своей смертью, — еще одна тайна.

Василий III оказался нежнейшим отцом, волнующимся из-за малейшего недомогания сына. В письмах, которые он посылал жене, содержались просьбы подробно сообщать о том, что ело дитя, прошел ли у него нарыв на шейке. Не менее трепетно он относился и к любому недомоганию молодой жены, серьезно переживая даже по поводу возникающих у нее легких головных болей. Елена же все чаще останавливала свой взор не на слабеющем, потерявшем привлекательность муже, моложе которого она была на двадцать пять лет, а на красавце-князе Иване Овчине-Телепневе-Оболенском. Именно он во время великокняжеской свадьбы охранял с огромным обнаженным мечом — древним фаллическим символом — брачные покои.