Женщины прощают первыми

Лешик медленно жует плюшку и смотрит мне прямо в глаза. Когда он поворачивается, чтобы достать салфетки, я вижу ложбинку на шее, между затылком и спиной. Маленькую, трогательную ложбинку, в которую, наверное, очень приятно утыкаться носом, когда на улице метель, и поют фонари, раскачиваясь в своих заиндевевших петлях. Такие ложбинки бывают у маленьких мальчиков, потом они заливаются гипсом лет, и в нее уже не уткнешься носом, даже если нос у тебя размером с пуговицу.

– О каком предложении?

Лешик подносит чашку ко рту, делает глоток, кусает желтое крыло плюшки.

– Ну, о поцелуях…

Если честно, то я ничего не говорила. Это все Риткины штучки. Но говорить об этом мне неохота, я молчу и кусаю сахарный липкий бок .

– А я удивилась еще больше…– говорю я, вытирая губы салфеткой.

Я не знаю, что делать дальше – то ли бежать в ванную, прополаскивать рот, то ли оставаться на месте – с крошками плюшки на языке?

– А ты-то чему удивилась?

Я делаю восхищенный вздох.

– Ну, как же ? Лешик – плейбой, Лешик– то, Лешик– се…

Лешик отодвигает чашку от себя.

– Это кто тут плейбой?

Господи, может он это скрывает? Зачем же я сказала? Но бежать некуда и я продолжаю свое наступление на позиции мирового плейбойства.

– Как кто? Ты! Лешик, не надо скромничать. Мне Ритка обо всем рассказала. Надеюсь, ты не заставишь вспомнить всех поименно!

На Лешике лица нет. Он вдруг вскакивает, хватает кофейник и наливает себе в чашку пузырящийся кипяток. Когда он льет его с высоты подбородка, мне кажется, что кипяток вырывается из горячего источника под названием Сердце.

– У меня в моей жизни было две девушки! Две!… – Лешик выбрасывает в воздух два пальца, сложенных буквой «V». – Первая еще до армии. Она через год вышла замуж. Со второй мы расстались полгода тому…И все…Больше у меня никого не было. Если бы не Ритка, я бы и к тебе не подошел. Она сказала, что ты собираешься поступать в театральный. А умение целоваться, дескать, обязательное условие приема…– он с возмущением ставит чайник на стол.

Я – актриса? Я, которой легче перейти с Суворовым через Альпы, чем подойти к незнакомому мальчику на дискотеке? Интересно, какие же роли уготовила мне Ритка?

– А мне она сказала, что ты профессор поцелуя и обучишь меня всем премудростям этого дела.

– Ну? – говорит хмурый Лешик. – А я что делаю?

– Ну! – отвечаю я. – А я не и не сопротивляюсь. Хотя, вероятно, ликбез пора заканчивать?…

Я встаю. Как мое зеркальное отражение, встает Лешик. Я делаю шаг к двери. Он делает шаг к двери. Он протягивает ко мне руки. Я протягиваю к нему руки. Господи, разбей это зеркало! Вот: его лицо наклоняется ко мне, – мое отодвигается на расстояние поцелуя . Наверное, это и есть то самое искусство, где все надо делать не в согласном единстве, а в единственном согласии: губы к губам, руки к рукам, языки…Хм, с языком я похоже пока не разобралась. Язык сжался цветочным бутоном, готовым распуститься. Почему-то вспоминается строка: и поцелуй у губ трепещет, как мышонок. Кто это сказал? Кто? Может Лешик?

Поцелуи вспыхивают и гаснут, я горю, в прихожей кто-то толпится. Может это Ритка вернулась, тысячеглазая Ритка, а может там временно столпились французские короли? Они качают напудренными головами, щелкают губами, как ранние соловьи, на пряжках их туфель сонными языками лежат розовые блики закатывающегося солнца.

Радуются ли они, скорбят ли?…

Может им тоже грустно оттого, что всему на свете можно научиться?…

КОМНАТА ДЛЯ ДВОИХ

Душевая кабинка напоминает ледяной куб. Эльза до отказа поворачивает выключатель. Световая лавина рушится с потолка. Ванная загорается белым пламенем. Зеркала, кафель, никель плавятся и горят. Эльза распахивает стеклянную дверь, становится на игольчатый резиновый коврик.

Вода, стиснутая французской насадкой, недовольно шипит. Через минуту загорается тело. В нем корчатся остатки сна.

Эльза вытирается мохнатым полотенцем. Зеркало отражает стройную, сорокавосьмилетнюю женщину с крупной, слегка обвислой грудью. Да-а…На бедрах снова нарос жирок. Стоит на неделю забросить тренировки, как тело мгновенно обкладывается жиром, как больной припарками. Телу лень. Тело в сговоре с мраморным мясом, с красным вином, с мягкой постелью. С каким восторгом оно приветствует наслаждение. Ликует и поет…

Но у Эльзы есть воля и честолюбие. Две стальные пружины. Это ее союзники. Утром они стиснуты, как молодые зубы. Но в любой момент, по ее приказу, могут распрямиться. Во всю свою гибкую, порывистую силу. Вместе они непобедимы. С их помощью она лепит и строит свое тело. Как и судьбу…

Она возвращается в комнату. Включает телевизор. Сообщения о заложниках, курсе валют и ежедневных кризисах бодрят не хуже холодного душа. Мир живой, порочный и восхитительный, ждет Эльзу.