– Мои чувства к тебе, – с трудом продолжала она разговор, – нельзя измерить понятиями «правильно – неправильно». Ты уникален. Ради любого другого мужчины – даже ради бога! – я не переборола бы свою гордость, не унизила бы свое имя. Как можешь ты использовать против меня мою любовь к тебе?
– Я ничего не использую против тебя, Сервилия, я просто говорю тебе правду. Жена Цезаря должна быть вне подозрений.
– Я вне подозрений!
– Нет.
– О, я не верю этому! – воскликнула она, мотая головой из стороны в сторону и ломая руки. – Ты несправедлив! Несправедлив!
Разговор был закончен. Цезарь встал с кровати:
– Конечно, ты считаешь это несправедливым. Но это ничего не меняет, Сервилия. Жена Цезаря должна быть вне подозрений.
Время шло. Она слышала, как Цезарь мылся в ванне. Он явно пребывал в мире с собой. Наконец она медленно поднялась с кровати, оделась.
– Мыться не будешь? – с улыбкой спросил он.
– Сегодня я буду мыться дома.
– Я прощен?
– А ты хочешь этого?
– Для меня честь иметь такую любовницу.
– Надеюсь, ты говоришь правду.
– Я говорю правду, – искренне подтвердил он.
Она распрямила плечи, сжала губы:
– Я подумаю, Цезарь.
– Хорошо!
Она поняла – он знает, что она вернется.
«Хвала всем богам, до дома идти далеко! Как ему удалось проделать такое со мной? Так искусно, с такой ужасающей вежливостью! Словно мои чувства не имеют никакого значения, словно я, патрицианка Сервилия, и не могла иметь никакого значения. Он заставил меня просить его жениться на мне, а потом бросил мне в лицо отказ, словно выплеснул ночной горшок. Он отверг меня, как будто я дочь какого-нибудь богатого крестьянина из Галлии или Сицилии. Я убеждала! Я умоляла! Я легла и позволила ему вытирать о меня ноги! Я, патрицианка Сервилия! Все эти годы я держала его в плену – ни одна другая женщина не могла бы сделать этого. Откуда мне было тогда знать, что он отвергнет меня? Я искренне верила, что он женится на мне. И он знал, что я рассчитываю на это. О, какое удовольствие он, наверное, испытывал, пока мы разыгрывали этот маленький фарс! Я надеялась, что смогу быть холодной. Но я не такая холодная, как он. Почему же тогда я так его люблю? Почему даже сейчас я продолжаю любить его? После него все другие мужчины
Помпей Великий жил в специально снятом особняке над Марсовым полем. С тем же успехом в качестве барьера между львом и сенатом можно было поставить лист фанниевой бумаги. Рано или поздно кто-нибудь порежет палец, и запах крови спровоцирует первый удар. Только по этой причине
Но когда Помпей подошел к краю ораторской трибуны, его приветствовали тысячи глоток. Поглазеть на Помпея Великого, Завоевателя Востока, явились почти все, не только сенаторы и всадники из восемнадцати старших центурий. В течение последующих трех часов Помпею удалось так утомить свою аудиторию, что она разошлась по домам.
– Все это он мог сказать за пятнадцать минут, – прошептал Цицерон Катулу. – Сенат, как всегда, прав, и сенат надо поддержать – вот и все, что он фактически сказал! А какую воду развел!
– Он – один из худших ораторов во всем Риме, – согласился Катул. – У меня болят ноги.
Но пытка еще не кончилась, хотя сенаторы теперь могли сесть. Мессала Нигер созвал сенат сразу же после окончания речи Помпея.
– Гней Помпей Магн, – произнес Мессала Нигер звонким голосом, – пожалуйста, выскажи свое мнение по поводу святотатства Публия Клодия и законопроекта Марка Пупия Пизона Фруги.
Страх перед львом был настолько очевиден, что никто не издал ни звука. Помпей сидел среди консуляров, рядом с Цицероном, который погрузился в мечты о своем новом городском доме и его убранстве. На этот раз речь Великого Человека заняла всего час. Закончив, Помпей так тяжело плюхнулся на стул, что Цицерон очнулся от грез и испуганно открыл глаза.
Загорелое лицо Завоевателя Востока побагровело от усилий вспомнить приемы риторики. Великий Человек скрипел зубами.
– По-моему, я уже достаточно высказался по этому вопросу!
– Конечно, ты наговорил достаточно, – мило улыбаясь, поддакнул Цицерон.
Как только поднялся Красс, Помпей сразу потерял интерес к заседанию и стал расспрашивать Цицерона о новостях. Какие сплетни появились в Риме, пока он отсутствовал? Но Красс не начинал говорить, пока Цицерон не сел прямо, отвернувшись от Помпея. Как замечательно! Блаженство! Красс вознес Цицерона до самых небес! Какую работу проделал наш замечательный Марк Туллий, будучи консулом, чтобы еще больше сблизить сословия всадников и сенаторов, которые и должны тесно сотрудничать…