Женщины Цезаря

На этот раз весь сенат ответил Мессале Нигеру:

– Жена Цезаря, как и вся семья Цезаря, должна быть вне подозрения!

На следующий день после жеребьевки тридцать ликторов курии собрались и провели leges Curiae, согласно которым каждый новый наместник наделялся империем.

И в этот же день, в час обеда, небольшая группа людей важного вида появилась перед трибуналом городского претора Луция Кальпурния Пизона. Это произошло как раз в тот момент, когда он собирался идти обедать, и без того уже задержавшись. С теми важными людьми явились субъекты значительно менее презентабельного вида, которые окружили трибунал и вежливо, но решительно отодвинули любопытных подальше, дабы те ничего не могли услышать. После этого один из группы потребовал, чтобы те пять миллионов сестерциев, которые были выданы Гаю Юлию Цезарю на дела провинции, пошли в счет погашения части его долга.

Этот Кальпурний Пизон был совсем не похож на своего кузена Гая Пизона. Внук и сын людей, которые сколотили колоссальные состояния на вооружении римских легионов, Луций Пизон являлся также близким родственником Цезаря. Его мать и жена происходили из рода Рутилиев – бабка Цезаря по матери была Рутилия из той же семьи. До сих пор пути Луция Пизона и Цезаря пересекались нечасто, но в сенате они обычно голосовали вместе и очень нравились друг другу.

Поэтому Луций Пизон, городской претор, грозно посмотрел на кредиторов своего родственника и отложил решение до тех пор, пока тщательно не изучит каждую из огромных пачек документов, представленных ему. А вынести грозный взгляд Луция Пизона было нелегко, ибо он был одним из самых высоких и самых смуглых аристократов в Риме, с огромными густыми черными бровями. Когда же его грозный взгляд сопровождался еще и оскалом зубов, черных и грязно-желтых, люди шарахались в ужасе, поскольку городской претор казался в этот миг свирепым людоедом.

Естественно, ростовщики ожидали, что решение будет принято тут же, на месте, но те из них, кто открыл было рот, чтобы протестовать и рекомендовать городскому претору поторопиться, так как он имеет дело с очень влиятельными людьми, теперь решили промолчать и возвратиться через два дня, как было им велено.

Луция Пизона отличала не только внушительная внешность, но и ум, поэтому он не стал закрывать трибунал сразу же после того, как удалились опечаленные истцы. Обед подождет. Он продолжал заниматься делами, пока не зашло солнце и его небольшой штат не начал зевать. К этому времени на Нижнем форуме почти никого не осталось. Околачивалось там только несколько довольно подозрительных лиц, старавшихся остаться не замеченными в комиции, но поглядывавших на верхний ярус. Судебные приставы ростовщиков? Определенно.

После короткого разговора с шестью ликторами Луций Пизон ушел по Священной дороге в направлении Велии. Судебные приставы пошли за ним. Когда Пизон проходил мимо Государственного дома, он даже не взглянул на него. Напротив входа в портик Маргаритария он остановился и наклонился, чтобы поправить обувь. Все шесть ликторов плотно окружили его – очевидно, чтобы помочь. Затем он выпрямился и продолжил путь, много опережая тех подозрительных лиц, которые тоже остановились, когда остановился он.

Чего они не могли рассмотреть издалека – что высокую фигуру в тоге с пурпурной полосой теперь сопровождали только пять ликторов. Луций Пизон поменялся тогами со своим самым высоким ликтором и остался в портике. Там он нашел выход со стороны Государственного дома и выбрался на пустырь, куда владельцы магазинов выбрасывали мусор. Луций Пизон свернул простую белую тогу ликтора и сунул в пустой ящик. Перелезать в тоге через стену сада перистиля Цезаря не очень-то удобно.

– Надеюсь, – сказал он, входя в кабинет Цезаря, одетый в одну тунику, – что у тебя найдется приличное вино в этом ужасно изысканном графине.

Мало кто видел пораженного Цезаря. А вот Луций Пизон – видел.

– Как ты попал сюда? – спросил Цезарь, наливая вино.

– Говорят, таким же способом убежал отсюда Публий Клодий.

– Удирать от разгневанного мужа в твоем возрасте? Стыдно, Пизон!

– Нет, не от мужа. От ростовщиков, – ответил Пизон, жадно поглощая вино.

– А-а! – Цезарь сел. – Угощайся, Пизон, ты заработал все содержимое моего погреба. Что случилось?

– Четыре часа назад ко мне пришли твои кредиторы – я бы сказал, довольно вредные, – требуя наложить арест на твое наместническое жалованье. Они вели себя странно. Их приспешники отогнали от трибунала всех любопытных. Они изложили дело сугубо конфиденциально. Из чего я заключил, что они не хотели, чтобы кто-нибудь побежал к тебе и сообщил о происходящем. Странно, если не сказать больше. – Пизон встал и налил себе еще вина. – Весь день за мной следили, даже провожали домой. Но я поменялся тогами с одним из моих ликторов и пробрался через соседние лавки. За Государственным домом следят. Я заметил это, когда поднимался вверх по холму.

– Тогда я выйду из дома так же, как вошел ты. Я пересеку померий сегодня ночью и вступлю в должность. Если я уже буду обладать империем, никто не сможет меня тронуть.