Женщины Цезаря

– Мы с тобой, Марк, занимаемся не своим делом! – засмеялся Цезарь. – Нам приходится плыть на кораблях, шагать сотни миль по пыльным дорогам, размахивать перед дикарями нашими орлами и мечами… Мы прижимаем местных плутократов крепче, чем ребенок – щенка. Мы делаемся невыносимыми для людей, которые, по идее, должны при нас процветать. А потом мы возвращаемся домой и даем за все ответ – народу, сенату, казне. Для чего, если мы можем получать намного больше, сидя здесь, в Риме?

– Лично я делаю много денег именно здесь, в Риме.

– Но ты не даешь в долг под проценты.

– Я – Лициний Красс!

– Вот именно.

– Ты одет в дорогу, – сменил тему Красс. – Это значит, что ты уезжаешь?

– Не дальше Марсова поля. Как только я приму наместнический империй, мои кредиторы ничего не смогут со мной поделать. Завтра утром Пизон получит мое жалованье и принесет его мне.

– И когда он снова увидится с твоими кредиторами?

– Послезавтра, в полдень.

– Хорошо. Когда придут ростовщики, я буду у его трибунала. И не казнись так, Цезарь. Они получат очень мало моих денег, если вообще получат. Я выступлю гарантом любой суммы, какую назовет Пизон. Имея в качестве твоего гаранта Марка Лициния Красса, они будут вынуждены ждать.

– Тогда я ухожу успокоенный. Я очень благодарен тебе.

– Не думай об этом. Может быть, настанет день, и мне потребуется твоя помощь.

Красс встал и проводил Цезаря до самого выхода, освещая путь лампой.

– Как ты добрался сюда в такой темноте? – спросил он.

– Даже на самой темной лестничной площадке достаточно светло.

– Это затрудняет дело.

– Что?

– Видишь ли, – невозмутимо ответил невозмутимый человек, – я подумал, что в тот день, когда ты сделаешься консулом во второй раз, я на самом людном месте поставлю твою статую. Я собирался просить скульптора изваять зверя, у которого будет что-то от льва, от волка, от угря, от горностая, от феникса. Но при твоей способности приземляться на обе ноги, видеть в темноте и совращать римлянок этого зверя предстоит еще сделать полосатым.

Поскольку никто внутри Сервиевой стены не держал конюшен, Цезарь отправился пешком. Ростовщикам и в голову не пришло проследить за таким маршрутом. Он поднялся по улице Патрициев на улицу Гранатового дерева, повернул на Длинную улицу и вышел из города через Коллинские ворота. Далее он перевалил вершину Пинция, где в хорошую погоду несколько прирученных диких животных развлекали детей, и спустился к временному жилищу Помпея. Разумеется, под очень высокой крытой галереей там располагались конюшни. Цезарь не стал будить спящего солдата, устроился на чистой соломе и пролежал там без сна, пока не взошло солнце.

Вечно выходит так, что его отъезды в провинцию не бывают нормальными, спокойными, подумал Цезарь с легкой усмешкой. В последнее время Дальняя Испания у него ассоциировалась с горем: тетя Юлия, Циннилла. И на этот раз Дальняя Испания служила средством побега. Беглец с проконсульским империем, ни больше ни меньше. Он уже разработал план – Публий Ватиний показал себя усердным добытчиком информации. И Луций Бальб-старший ждал его в Гадесе.

Бальб писал Цезарю, что ему скучно. В отличие от Красса, ему надоело только делать деньги. Теперь, когда он и его племянник стали самыми богатыми людьми в Испании, ему очень хотелось заняться чем-нибудь новым. Пусть торговлей занимается Бальб-младший! А Бальб-старший посвятил себя изучению материально-технического обеспечения армии. И Цезарь назначил его своим praefectus fabrum, снабженцем, – выбор, который удивил кое-кого в сенате, но только не тех, кто знал Бальба-старшего. Эта должность, по крайней мере в глазах Цезаря, была намного важнее должности старшего легата (от которого он отказался), поскольку praefectus fabrum был доверенным помощником командира. Именно этот префект отвечал за снаряжение и продовольственное снабжение армии.

В Дальней провинции было два легиона, оба состояли из римлян-ветеранов, оба после окончания войны с Серторием предпочли не возвращаться домой. Теперь этим солдатам было уже за тридцать, и они мечтали о хорошей кампании. Однако двух легионов будет недостаточно. Первое, что намеревался сделать Цезарь, – это набрать полный легион ауксилариев. Привлечь испанские войска, которые дрались на стороне Сертория. Когда они узнают его получше, они будут драться за него, за Цезаря, как дрались за Сертория. И тогда можно будет покорить еще не завоеванную территорию. В конце концов, смешно становится, когда подумаешь, что Рим объявил своим весь Иберийский полуостров, реально не подчинив и трети его.

Когда Цезарь появился на верхней ступени лестницы, ведущей из конюшни на галерею, он узрел Помпея Великого. Тот сидел, любуясь открывающимся через Тибр видом на Ватиканский холм и на Яникул.

– Ну и ну! – воскликнул Помпей, вскакивая и крепко пожимая руку неожиданного гостя. – Хочешь покататься?