Женщины Цезаря

– Конечно. – Цезарь повернулся в кресле. – Бургунд, пора тебе повидать Кардиксу и сыновей. Ступай в Государственный дом и оставайся там. Передай моей матери следующее: я буду дома завтра вечером. Пусть она сегодня же пришлет мне мою toga candida. Завтра на рассвете я пересеку померий и войду в Рим.

– Цезарь, это слишком большая жертва! – простонал Красс, чуть не плача.

– Ерунда! Какая жертва? У меня еще будут триумфы. Я не намерен отправляться в укрощенную провинцию после консульства, уверяю тебя. Пора бы тебе уже знать меня, Марк. Если бы я отметил триумф в иды, что это было бы за зрелище? Что угодно, только не триумф, достойный меня. Хочется посоревноваться с Магном, которому понадобилось для парада два дня. Нет, когда я буду отмечать триумф, я буду готовить его, не торопясь. И ни на чей триумф он не будет похож. Я – Гай Юлий Цезарь, а не Метелл Козленок Критский. Рим должен говорить о моем параде несколько поколений. Я никогда не соглашусь быть посредственностью.

– Не верю своим ушам! Отказываться от триумфа? Гай, Гай, да это же вершина человеческой славы! Посмотри на меня! Всю мою жизнь триумф не давался мне, и это единственное, чего я хотел бы, прежде чем умру!

– Тогда нам нужно сделать так, чтобы у тебя был триумф. Не горюй, Марк. Сядь и выпей лучшего вина Миниция, а потом поужинаем. Оказывается, если грести двенадцать часов в день на протяжении двенадцати дней, аппетит появляется просто волчий.

– Мне хочется убить Катона! – не унимался Красс, усаживаясь.

– Я не устаю повторять глухим, что смерть – это не наказание, даже для Катона. Смерть лишает противника возможности видеть свое поражение. И в этом заключается некий минус в одержанной победе. Мне нравится противостоять катонам и бибулам. Они никогда не победят.

– Как ты можешь быть так уверен?

– Очень просто! – удивился Цезарь. – Они не хотят победить так отчаянно, как я.

Гнев совсем погас, но Крассу все еще не удавалось обрести своего обычного невозмутимого выражения лица. Немного смущаясь, он сказал:

– Я хочу сказать тебе еще что-то. Не такое важное… Но вероятно, это не покажется тебе столь уж незначительным.

– О-о!

Красс колебался.

– Потом. Мы тут болтаем так, словно твоего друга, сидящего вон там, не существует.

– О боги! Бальб, прости меня! – воскликнул Цезарь. – Иди сюда, познакомься с плутократом, еще более богатым, чем ты. Луций Корнелий Бальб-старший – Марк Лициний Красс.

«И это, – подумал Цезарь, – рукопожатие равных. Не знаю, какое удовольствие они получают от делания денег, но, объединившись, они, вероятно, смогли бы купить и продать весь Иберийский полуостров. Как же они рады, что наконец-то познакомились! Неудивительно, что они раньше не встречались. Пребывание Красса в Испании закончилось, когда о Бальбе там еще никто не знал. И это первая поездка Бальба в Рим, где, я очень надеюсь, он поселится».

Втроем пообедали. У всех было хорошее настроение. Казалось, невозмутимому человеку, вырванному из своей невозмутимости, трудно обрести прежнее состояние. Но после того как унесли блюда и подрезали фитили ламп, Красс снова вернулся к новостям для Цезаря.

– Я должен еще кое-что сказать тебе, Гай, и тебе это не понравится, – заговорил он.

– Что именно?

– Непот выступил в сенате с короткой речью по поводу твоей петиции.

– Не в мою пользу.

– Ты угадал.

Красс замолчал.

– Что он сказал? Давай, Марк, не может же быть так плохо.

– Может.

– Расскажи!

– Он сказал, что ни за что не сделает одолжения такому общеизвестному гомосексуалисту, как ты. И это самая вежливая его фраза. Ты же знаешь, какой язык у Непота. Остальное прозвучало очень выразительно. И касалось царя Вифинии Никомеда. – Красс снова замолчал. Цезарь не проронил ни слова, и он поспешил продолжить: – Афраний приказал писарям вычеркнуть его выступление и запретил Непоту посещать собрания сената в те месяцы, когда фасции будут у него. Фактически Афраний очень хорошо справился с ситуацией.

Цезарь не смотрел ни на Красса, ни на Бальба. К тому же свет был неяркий. Он не шелохнулся, выражение его лица оставалось абсолютно спокойным. Но почему в комнате вдруг стало намного холоднее?

Пауза была короткая. Цезарь заговорил своим обычным голосом:

– Непот поступил глупо. Он был бы более полезен boni в сенате. Должно быть, он присутствует на всех советах boni и крепко дружит с Бибулом. Много лет я ждал, когда же они вспомнят эту выдумку. Почти полжизни назад Бибул усиленно ее распространял. Потом, казалось, все забыли об этом. – Он вдруг улыбнулся, но как-то невесело. – Друзья, попомните мои слова: эти выборы будут очень грязными.

– Сенату это не понравилось, – сказал Красс. – Можно было услышать, как мотылек сел на тогу. Наверное, Непот и сам понял, что зашел слишком далеко и навредил скорее себе, чем тебе, потому что, когда Афраний вынес ему приговор, он так же грубо ответил и Афранию. Обозвал его сыном Авла – и вышел.

– Я разочарован в Непоте. Я думал, что он более тактичен.