Женщины Цезаря

Стоит отдать Помпею должное: он и над собой умел посмеяться, если понимал, что шутят без злобы. Он откинулся на спинку кресла и хохотал до слез, потому что знал – сейчас он может позволить это себе. Цезарь говорил правду. Его бюсты были нарасхват. Он – герой, и половина юных девушек Рима влюблены в него.

– Видишь, что ты теряешь, не посещая Марка Красса?

Это отрезвило Помпея. Он выпрямился, стал серьезным:

– Я не выношу этого человека!

– А кто говорит, что вы должны нравиться друг другу?

– А кто говорит, что я должен объединиться с ним?

– Я говорю это, Магн.

– А! – Помпей поставил красивый бокал, в который Цезарь налил вина. Их взгляды встретились. – А мы не можем сделать это вдвоем?

– Возможно, но не вероятно. Этот город, страна, место, идея – назови, как хочешь, – словом, Рим терпит крах, потому что в нем установилась тимократия, направленная на подавление амбиций любого человека, который хочет возвыситься. В некотором смысле это достойно восхищения, но в других отношениях – фатально. Для выдающихся людей должны найтись возможности делать то, что они умеют лучше всего. Как и для многих других – менее одаренных, но имеющих желание участвовать в общественной жизни. Посредственности не могут управлять, вот в чем проблема. Если бы они могли, то увидели бы, что вкладывать все свои силы в ту нелепую политику, которую проводят сегодня Целер и Бибул, бесполезно. И вот, Магн, перед тобой – я, очень одаренный и способный человек, лишенный шанса возвеличить Рим. И я должен бродить по полуострову и следить за тем, как люди помечают маршруты, согласно которым стадо может на законном основании на одном конце есть, а на другом срать. Но почему я должен превращаться в младшего чиновника и выполнять работу – пусть очень нужную! – которую в состоянии более эффективно делать совсем другие? Как сказал Лукцей, пусть этим занимаются люди, заключившие контракт через цензора. Я, Магн, как и ты, мечтаю о более важных вещах, и я знаю, что способен осуществить мои мечты.

– Ревность. Зависть.

– Ты так думаешь? Может быть, в какой-то степени. Но это намного сложнее, чем просто ревность. Людям не нравится, когда их обходят. А наши противники – это люди, чье происхождение и статус должны делать их неуязвимыми. Что такое Бибул и Катон? Один – аристократ, которого Фортуна сделала слишком маленьким во всех отношениях, а другой – закоснелый невыносимый лицемер. Он обвиняет людей во взятках на выборах, но одобряет взяточничество, когда это в его интересах. Агенобарб – дикий кабан, а Гай Пизон коррумпирован до мозга костей. Целер намного более одаренный человек, но тоже из этой шайки – он скорее направит всю свою энергию на то, чтобы раздавить тебя, чем забудет о личных разногласиях и вспомнит о Риме.

– Ты хочешь сказать, что они и правда не понимают своей несостоятельности? Что они действительно считают себя такими же способными, как мы с тобой? Не могут же они быть до такой степени тщеславными!

– А почему бы и нет? Магн, человек имеет лишь одно мерило – собственный ум. Поэтому он мерит каждого по себе. Когда ты избавляешь Наше море от пиратов за одно короткое лето, ты доказываешь ему, что такое возможно. Следовательно, он тоже мог бы это сделать. Но ты не позволил ему. Ты лишил его шанса. Ты заставил его стоять в стороне и наблюдать, как ты с этим справляешься. Тот факт, что все эти годы он только и делал, что молол языком, не принимается во внимание. Ты показал ему, что совершить подобное – реально. Если он признает, что он не смог бы повторить твоих подвигов, – тогда ему придется расписаться в собственной никчемности. А такого о себе он никогда не скажет. Это не тщеславие. Это врожденная слепота в соединении с трусостью, в чем он не смеет признаться. Я назвал бы его местью богов людям, которые на самом деле выше его.

Помпею стало не по себе. Хотя он способен был воспринимать абстрактные понятия, но находил подобное теоретизирование занятием бесполезным.

– Все это хорошо, Цезарь, но рассуждения никуда нас не приведут. Почему мы должны привлечь Красса?

Логичный и практичный вопрос. Жаль только, что, задавая его, Помпей отвергал предложение того, что могло привести к глубокой и прочной дружбе. Рассуждая так, Цезарь протягивал ему руку, один исключительный человек – другому исключительному человеку. Но исключительность Помпея была иного свойства. Его таланты и интересы заключались в другом. И внезапный порыв Цезаря угас.