Женщины в Иране, 1206–1335 гг.

Проявление подобного феномена, похоже, не было уникальным для монгольских женщин, оно было характерно и для других средневековых кочевых и полукочевых народов. Например, у турок-сельджуков женщины активно вмешивались в политические дела, вызывая антагонизм персидских государственных и религиозных деятелей, таких как Низам аль-Мульк. Если же переместиться далее на восток Азии, известно, что в (первоначально маньчжурском) племени киданей, основавшем династию Ляо в Северном Китае, женщины независимо участвовали в политических делах уже с X века, и эта традиция продолжалась вплоть до XIII века, когда кидани продвинулись на запад, в Центральную Азию. Будучи в некотором смысле предшественницами монгольских хатунов, эти женщины евразийской элиты также консультировали своих мужей и сыновей по политическим вопросам и вступались за инакомыслящих амиров, чиновников и религиозных лидеров. Однако, когда мы изучаем, как развивалась роль женщин в политике, обнаруживаются некоторые последовательные различия между этими группами населения. Создание долговременного женского регентства отличает Монгольскую империю от других обществ, таких как сельджуки в Иране, а также от доимперской Монголии. Появление правящих хатунов в середине XIII века (при отсутствии какой-либо монгольской модели прихода женщин к власти) необходимо рассматривать в контексте центральноазиатской династии каракитаев, которая создала институциональные прецеденты, позволившие монгольским хатунам пройти еще один шаг от влиятельной роли в политике до признания их в качестве правительниц империи (Herrschaft)[403].

Институт женского регентства у монголов достиг своего наивысшего расцвета в 1240-х годах, когда две женщины были назначены императрицами-регентшами всей объединенной Монгольской империи. Одна из них, Дорегене-хатун, стала первой женщиной, которая была признана правительницей, имела власть над государственным управлением и даже делегировала некоторые из этих полномочий другим женщинам, например своей советнице Фатиме-хатун. Этот период также примечателен присутствием фигуры «закулисного правителя», в лице Сорхахтани-беки, и ее политическими маневрами по продвижению своего сына Мункэ (пр. 1251–1259) в правители Великого ханства в 1250-х годах. Во времена Мункэ институт женского правления сохранялся в тех областях Монгольской империи, где преобладал кочевой образ жизни. На территориях как Чагатайского ханства в Центральной Азии, так и Золотой Орды в русских землях женщины некоторое время занимали высшие политические должности в качестве правительниц от имени своих сыновей (например, Оргина-хатун и Боракчин-хатун). Однако, как только монголы обосновались в Иране, женское регентство перестало существовать при дворе, и женщины вернулись к своей прежней роли в политике, по-прежнему занимая видное место, но без номинального признания, которое доставалось правителям Государства Хулагуидов. С другой стороны, на юге страны в таких областях, как Керман и Шираз, местные подданные династии все же выдвигали женщин на трон.

По мере развития Государства Хулагуидов в XIV веке в нем шел процесс централизации, который постепенно усиливал участие Монгольского двора в делах провинций. Это, в свою очередь, привело к постепенному отстранению женщин от власти в этих областях, что подкреплялось ассимиляцией и исламизацией монголов. Тем не менее, когда династия хулагуидов распалась и разделилась после смерти Абу Саида в 1335 году, внутренняя борьба за главенство среди потомков монголов привела к тому, что впервые за восемьдесят лет монгольского владычества на Среднем Востоке в Иране возник феномен женского правления. Это произошло в 1339 году, когда Сати-бек на короткое время стала «султаной Ирана» в качестве марионеточного правителя в руках одного из претендентов на престол. Этот эпизод можно рассматривать как исключение, подтверждающее правило касательно женского царствования в Государстве Хулагуидов. Выдвижение женщины на трон, похоже, в этом случае было последней попыткой сохранить некоторые «традиционные» ценности кочевников, поскольку монголы столкнулись с более культурными слоями знати в Иране. Эволюция женского регентства в западных частях Монгольской империи, по-видимому, была результатом компромисса между убеждениями кочевников и оседлого населения, не желавшего институционализировать женскую власть. Ход этого регентства и политического влияния женщин отражает, хотя бы частично, процесс культурной адаптации, которому подверглись монголы на Среднем Востоке.