Женские истории пером павлина (сборник)

Видно было, что она входила в «контакт» один раз. В первую брачную ночь. Зачем потом-то? Ребенка выносила и хватит. Я же не отмороженная.

Уехали мы с хмырем на электричке в семь часов тридцать минут утра. Вагон полупустой. Стекла тут же запотели. Как же иначе. Пьют все же. И отпускники, и местные. Вот и отпотевают стекла.

Сели мы с хмырем в уголок и он с ходу начал обхаживать меня.

– Дорога, – говорит, – долгая. Я же утром так волновался, что толком и не поел. А вы?

Что ему ответить? Что у меня еще не прошла тошнота? Что по утрам в меня ничего не лезет. Кроме кофе.

Он раскладывает прямо на сиденье жрачку. Все вкусно. Хочешь не хочешь, а есть надо. У меня живот подтянуло к хребту, а попа скукожилась, словно урюк. Кому такой «фрукт» нужен.

Проехали границу с Абхазией. Речка Псоу пересохла так, что ее можно перейти, не снимая ботинок. Русские мужики тащат через нее бидоны с брагой. На абхазском берегу перегонят ее в самогон. Там это не считается преступлением. Народный промысел. Не зря же живем мы в Союзе нерушимом.

В Гантиади электричка стоит долго. Пропускает пассажирские поезда и нефтеналивные составы.

– Тамарочка, – хмырь по имени Володя подсел ко мне и трется бедром об меня, – вы очаровательны, вы обаятельны, вы, – дальше букв не хватает.

– Слушайте, Володя, а вам не жарко? От вас уже так потом воняет, что хоть нос затыкай.

– Фу, как грубо, – но отсел. В окно вперся и молчит.

Поехали. Красота! Море спокойно. Сосны так причудливо изгибаются. На горизонте как будто застыл белый лайнер. Промелькнула надпись – «Гребешок».

– А вы знаете, почему это место так названо? – «проснулся» моих прелестей страдалец. – По преданию, тут проезжала царица Тамара. Решила искупаться. Обронила гребешок. Отсюда и название – Гребешок.

Поезд вполз, словно червяк в тоннель. Враз потемнело. Кто-то в конце вагона заверещал. Неужели успеет, подумала я, и поезд затормозил у платформы между выездом из одного тоннеля и въездом в другой.

Вспомнила я свою первую поездку на юг. Художника Федю, его руки. Где-то он сейчас? И так стало мне тоскливо, хоть вой. Зачем я поехала с этим хмырем? Он ведь определено надеется на то, что трахнет меня. А у меня в этот момент идиосинкразия на мужские гормоны. От него же прет и прет.

– Тут выйдем, – встал, поспешая, и пошел к выходу. Я за ним. Он из вагона, я его подтолкнула, а сама осталась. Двери хлоп и закрылись. Новые вагоны. Спасибо Рижским вагоностроителям.

Увидела, как Володя-хмырь ручками затрепыхал, словно птица. Рот открывает, но я не слышу.

На следующей остановке пересела на электричку в обратную сторону. Зачем обманывать человека?

В Сочи тут же на вокзале взяла билет до Ленинграда и на следующий день уехала.

Не стучите колеса, кондуктор нажми на тормоза… Еду я не с зоны, и не к мамочке родной, и вполне здоровой и сытой.

За все часы в пути я ни разу не покинула вагон. Выйду на перегоне в тамбур. Открою дверь и дышу свежим воздухом через фильтр сигареты. Гляжу. Мелькают картинки – перелески, переезды с обходчиками и их желтыми флажками, с коровами и лесополосами. Винегрет. А что вы хотите? Мозги мои разжижились без тренировки-то. Пора собирать их, как говорят в Украине, до кучи, гоп.

– Гражданка, не советую, – что за советчик и чего он волнуется.

– Вам-то что? – я о куреве. Он о другом.

– Убиться насмерть не убьетесь, а калекой станете.

– Это смотря как прыгнуть. Надо рассчитать так, чтобы головой в столб. Верняк.

– Какой опыт.

– Шутите. Если бы у меня был такой опыт, то не говорили бы с вами.

Разговорились. Тимофей Игнатович возвращается из отпуска, который провел в санатории МВД СССР. Подполковник. Заместитель начальника штаба главка.

– Я по сравнению с вами старик замшелый. Я хорошо помню похороны Сталина.

– При чем тут Сталин?

– Не знаю. Так просто сорвалось. Вы где учитесь?

– Теперь нигде. А раньше училась в ЛИТМО, потом в ЛГИТМиКе. Теперь, как и вы – милиционер. И звезд у меня столько же. Они маленькие такие, – мне становится от чего-то весело, – не то, что у вас. Вчера были большие, но по пять рублей, – это я слышала на концерте юмориста.

– Ильченко и Карцев у нас выступали. Смешно. Но многое пусто как-то. Нет глубины. Я с большим уважением отношусь к Михаилу Жванецкому.

Дует. Понесло гарью.

– Пойдемте в купе. Чаю у Вали попросим, – я еду уже сутки, а как зовут проводника, не знаю. Он знает. Ему и положено. Он в штабе служит.

Вы не замечали, как люди ходят по вагону поезда на ходу. Вот и нас с подполковником бросает от одной стенки к другой. Будто напились мы пьяными. Его купе – в середине. Мое – у туалета. Улавливаете разницу? Если сами не ездили рядом с туалетом, то нет.

– Мои попутчики, прошу, – рукой повел, – Петр Петрович, Иван Петрович, – смеется надо мной? Но нет. – Я не шучу. Они братья. Служат в цирке. Вольтижеры.

– Это что такое, – мне нечего смущаться. Я девчонка по сравнению с ними.

– Мы выступаем в цирке. Но мы не наездники. Мы акробаты.

– Так бы и говорили, – ладони у обоих сухие и сильные.

– Четвертого попутчика нет, – Тимофей Игнатович уже хлопочет у столика, – вот и «нет билетов».