Женские убеждения

– Конечно, обойдутся. – Она помолчала. – Когда ты сходишь наверх, к маме?

– Не знаю.

– Кори, придется. Я тоже потом к ней схожу, если ты сочтешь, что она захочет меня видеть. А тебе нужно идти прямо сейчас.

Он как-то нашел в себе силы подняться наверх. Отец ушел в бар с одним из дядюшек – его вообще почти весь день не было дома. В родительской спальне было темно, шторы опущены, он вошел без стука и просто встал у постели, заложив руки за спину, будто страж. Мама лежала на боку под ворсистым покрывалом, на котором Кори с Альби часто сидели, выдергивая ворсинки: все эти узелки и катышки занимали неугомонные ручки.

Разумеется, она была в ужасном состоянии, смогла лишь слегка приподнять голову.

– Ты что, не видела, что он на дорожке? – безжалостно выпалил он в конце концов.

Она повернула к нему лицо.

– Кори, это ты.

– Да, это я.

– Я его не видела в зеркало, – сказала она.

– А ты хоть поглядела?

– Да, клянусь! Я не знаю, как это произошло, – сказала она и отвернулась снова.

Ему стало стыдно за собственную безрассудную жестокость, поэтому он произнес спокойнее:

– Ну ладно. Ладно. В общем, я здесь.

И быстро вышел из комнаты.

Отец не возвращался до вечера, Бенедитой занимались тетушки, поэтому Кори решил пойти к Грир, через улицу, в дом Кадецки. Родители Грир обняли его, произнесли ласковые слова, потом оставили их в покое. Кори долго принимал душ в ванной на втором этаже, а потом они с Грир легли в ее постель и с надрывом, но истово предались любви. Он не прикасался к ней много месяцев, был как всегда чуток, будто бы через секс пытался решить неразрешимую проблему смерти. Он, как всегда, стукался об нее тазовыми косточками и заметил, что тело ее сделалось будто бы элегантнее. Это была новая, нью-йоркская Грир. Та, что жила и дышала своей, не его жизнью.

А тебе хочется секса, приятель, подумал он, когда Грир дотронулась до его члена. Жуть как хочется. Гляди, девушка тебя прямо там трогает, а ты ее! В открытую, обоюдно. С определенной целью, приятель. Альби интересовался всем: был прирожденным исследователем. Настал бы день, когда он начал бы исследовать свою девушку, блестящую девушку, ровню себе.

Были поминки над открытым гробом – провести целый день рядом с телом братишки было невыносимо – а потом панихида в католической церкви. Мама на кладбище упала в обморок, папа помог ей встать, хотя и неохотно. Они едва разговаривали, и никто особо не удивился, когда через два дня после похорон Дуарте-старший постучал в дом Кадецки, вежливо попросил позволения поговорить с сыном, который, по сути, перебрался туда, и наедине, в кухне, сообщил Кори, что ненадолго вернется в Лиссабон.

– Сейчас?

– Да. Мне нужно уехать на время.

Он уехал, несколько дней от него не было ни слова – Кори это удивляло, он полагал, что они будут перезваниваться постоянно. Мама, и без того убитая горем, завела еще одну песню.

– Где Дуарте? – спрашивала она с постели.

– Уехал ненадолго в Лиссабон, – раз за разом повторяли ей тетушки, дядюшки и Кори.

Когда вернется, папа так и не уточнил, и вот, воспользовавшись телефонной карточкой из ящика кухонного стола, Кори позвонил ему и задал прямой вопрос:

– И что ты там? – спросил он.

– Побуду еще немного.

– «Немного» – это сколько?

– Не знаю.

– Ладно, давай начистоту. Ты не вернешься, да? – спросил Кори, последовала пауза, потом вздох, а потом признание: да, в ближайшее время его можно не ждать.

– Мама одна не справится, – укорил его Кори. – Она все время лежит.

– У нее есть сестры. Деньги буду высылать. Плюс оставлю ей машину. Пусть теперь давит кого вздумается.

– В твоей семье беда.

– Я по тебе буду скучать, но с ней жить больше не могу. Мне двоюродный брат предложил здесь работу. Ты замечательный сын, – добавил Дуарте и заплакал.

Когда Кори рассказал об этом Грир, она возмутилась:

– Да как же он мог?

– Об этом тебе придется самой его спросить, если он когда-нибудь появится.

– Ты, разумеется, можешь жить тут, со мной, сколько хочешь, – предложила она. – Мои родители, считай, и не замечают, что ты здесь. Да и что я здесь тоже.

– А тебе не надо разве возвращаться в Нью-Йорк? К работе? – спросил он.

– Успеется.

– Грир, ты сбежала с конференции. Это же ужас. Причем из-за меня.

– Ты меня не принуждал. Я сама так решила.

– Но ты им была очень нужна, я прав? – Она промолчала. – А что говорят – все нормально прошло?

– Да, – ответила она. – Все прошло отлично.

– Фейт Фрэнк на тебя рассердилась? – не отставал он.

– Кори, – сказала Грир, – я здесь потому, что сама так решила, понятно? Не переживай.

Следующие полтора дня, уже у себя дома, он смотрел на «Ютубе» ролики с фрагментами заседаний и речей, искал «Локи» по хэштэгам и упоминаниям – были среди них и ядовитые (фонд обвиняли в том, что он позарился на «тридцать сребреников» от «Шрейдер-капитал»), но в основном – одобрительные. «Мероприятие в Центаури-Центре всех воодушевило», – писал кто-то. «Грандиозное событие», – писал кто-то еще, а дальше шли подробности: какие проникновенные выступления, какая отзывчивая аудитория.