Потом в воскресенье – еще статистика и пометка:
Передней левой ногой. Кори не понял, о чем речь.
Потом вдруг понял. Его озарило, его охватил ужас – как человека, который отъехал от дома на много часов и вдруг сообразил, что оставил кастрюлю на плите. Кори вскочил. Начал лихорадочно озираться. Никто не входил в эту комнату после смерти Альби, кроме одной из тетушек, она навела порядок. В углу у окна на полу стоял ящик. Кори нагнулся, открыл его: внутри оказались пустая миска и несколько кусочков засохшего мяса. В ящике раньше жила черепашка Альби, Тих – Тих, о котором совершенно забыли, а теперь он пропал.
Кори понял, что Альби делал в то утро на подъездной дорожке, почему пригнулся к земле и мама его не заметила.
– Господи! – выдохнул он, выронил тетрадку, помчался вниз, распахнул входную дверь, не накинув пальто, и начал оглядывать бурую полоску газона рядом с подъездной дорожкой.
Черепаху он увидел быстро – хотя она и сливалась с травой. Тих был здесь все время, его просто никто не искал. Никто, кроме Кори, вообще не вспомнил о его существовании. Кори поднял его, прижал к щеке, повторяя: «Тих. Тих».
Панцирь был сухим, холодным: умер, подумал Кори, да, все правильно, так и должно быть. Тих и Альби – как Ромео и Джульетта, их следовало бы похоронить в одном гробу. Мальчик и его черепашка, рядом до скончания времен.
Кори стоял, прижав к себе плоский низ панциря, и тут ощутил внутри какое-то сотрясение – так вибрирует под ногой платформа метро, когда подходит поезд. Черепашка проснулась от спячки – а может, очнулась от горя. Вытянула бледную мозаичную лапу, легко провела по щеке Кори, как будто хотела и того пробудить от долгого неспокойного сна.
На следующий день Кори позвонил отцу, в ковровую лавку родственников в Лиссабоне, и громко, надрывно сообщил, что Бенедита не виновата в смерти Альби.
– Понимаешь, он лежал на земле и рассматривал Тиха, – сказал Кори.
Он ждал, что отец ответит: «Очень рад это слышать. Вылетаю домой следующим рейсом», но Дуарте сказал, что пока ему нужно остаться в Португалии, а с ними он свяжется, когда сможет.
Шли недели, отец звонил совсем редко. Кори трепетно заботился о Тихе, чистил ящик, следил, чтобы у него были вода и еда, выгуливал его на ковре в комнате Альби, у кровати, куда теперь укладывался спать, потому что его утешало это лежание на простыне с супергероями, в кроватке, которую его взрослое тело заполняло от носа до кормы. По утрам он готовил завтрак себе и маме: подозревал, что, если ее не покормить, она зачахнет от голода. Следил, чтобы она принимала прописанные лекарства, проверял, нет ли на руках царапин, ходил за продуктами, возил ее к Лизе Генри, которую назначили ее соцработником; сидел с ней, играл в португальскую карточную игру «Биска» за кухонным столом и по большей части давал ей выиграть.
Однажды вечером, когда они играли в карты, зазвонил телефон.
– Добрый вечер, это Элейн Ньюман. А Бенедита дома?
– Простите, она не может подойти, – сказал Кори: мама отказывалась говорить по телефону.
– А вы ее муж?
– Ее сын.
– А. Какой у вас глубокий голос. Ваша мама у нас уборку делает, – продолжала звонившая. – Я преподаватель из Амхерст-колледжа. Уезжала с семьей в Антверпен, в академотпуск, и вот мы вернулись. Я вашу маму предупреждала, что позвоню. Надеюсь, – добавила она с обеспокоенным смешком, – она оставила за мной утра четверга, как обещала. Должна, правда, ее предупредить: свинарник у нас жуткий.