Женские убеждения

Так оно и оказалось. Кори приехал к ним в четверг к девяти утра. В конце концов, зарабатывать-то нужно. Уборщица-филиппинка Дже наверняка пришла бы в ужас, увидев, как мистер Кори в розовых резиновых перчатках скребет унитаз – а ведь он и за собой-то убирать так и не научился. Кори долго отдраивал туалет Ньюменов, пятна ржавчины в раковине, джунгли из пыли за огромной кроватью под балдахином – на прикроватных тумбочках лежали разные книги. Со стороны профессора Ньюмен – толстый альбом под названием «Ван Эйк и эстетика Нидерландов». Со стороны ее мужа – детектив в мягкой обложке, на ней выпуклые буквы и окровавленный нож, назывался он «Мышки еще поиграют». Все-таки каждый брак – это религиозная секта из двух человек, постичь его суть невозможно. Закончив уборку и забрав деньги, которые ему оставили на разделочном столе из искусственного камня рядом с дорогим холодильником, поверхность которого он аккуратно протер жидкостью для нержавеющей стали, Кори остался очень доволен собой.

– Вы весь в маму, – сказала профессор Ньюмен с восхищением, позвонив ему вечером.

Теперь у него по утрам четверга была работа, и эта незамысловатая деятельность – уборка – вызывала у него неожиданную гордость: а ведь раньше он никогда и не думал наводить чистоту, за него это всю жизнь делала мама, а потом недолгое время – Дже. Иногда, когда Грир заходила к нему во время школьных, а потом и университетских каникул, она на автомате поднимала с пола брошенные спортивные носки или пустую бутылку из-под спортивного напитка. Всю его жизнь женщины убирали за ним, готовили ему еду, а он только сейчас это осознал.

Иногда, орудуя пылесосом на персидских коврах профессора Ньюмен или раздирая на тряпки старую принстонскую футболку, он вспоминал про Дже Матапан – и почему-то страшно жалел, что там, в Маниле, почти с ней не разговаривал, а ведь она дотрагивалась до самой интимной его одежды, разгребала его свинарник. Один только раз он попытался побеседовать с ней подольше, но вышло страшно неловко. Она склонилась над унитазом в их общем сортире, отскребая буро-розовый круг, оставшийся от их мочи и какашек, плюс от блевотины, которую исторг из себя Макбрайд после того, как они как-то вечером засиделись с клиентами за выпивкой в баре «Раффлс-Макати», Кори подошел к ней и спросил:

– Э… Дже?

Она подняла на него испуганные глаза, с петлеобразного ершика капала вода.

– Да, мистер Кори. Чего вам?

Дже была крошечной и невероятно худой, в серенькой ветровке, которую носила постоянно, волосы собраны под сеточку, как у работницы какого-нибудь фаст-фуда.

Он вспыхнул.

– Просто хотел узнать, все ли хорошо.

Она смотрела на него снизу вверх. Потом произнесла:

– Нет. Некоторые вещи нехорошо. Есть плохие вещи. Плохие люди. Террористы с Минданао.

Она восприняла вопрос буквально – просто не слышала никогда, чтобы «все хорошо» употребляли в таком значении. Он лишь неловко кивнул, как бы соглашаясь, и тогда она вновь сосредоточилась на уборке, на надраивании унитаза в квартире, которую Кори, Лоффлер и Макбрайд доводили до такого состояния отчасти потому, что были заняты, отчасти потому, что могли себе это позволить.

Снова оказавшись в доме своего детства, Кори научился наводить там чистоту так же, как наводил ее у Элейн Ньюмен. А еще он каждый вечер готовил матери ужин. Раньше ему не только не приходилось делать уборку, но он отродясь не готовил настоящей полноценной еды, ограничиваясь готовыми спагетти и рагу, которые достаточно было просто разогреть. Каждый день он просматривал мамины рецепты, написанные по-португальски: в первое время они казались такими же непонятными, как «научные» записки Альби. Но потом он взломал и этот шифр. «OL» означало óleo, растительное масло; «UP» – um pouco, немножечко, и так далее. Кори радовался своим способностям дешифровщика, а еда получалась отменно вкусной. Он понемногу зарабатывал, содержал дом в порядке, они нормально питались. Может, мама никогда и не оправится, но она ела и жила.

Иногда из Фолл-Ривер приезжали в гости дядя с тетей, случалось, что притаскивали с собой и Саба. Двоюродные братья недолюбливали друг друга еще со времен той порнографии в подростковом возрасте. Саба в семействе до сих пор считали не только безнадежным, но еще и источником дурного влияния. Младших к нему не подпускали. Иногда это требовало большого хитроумия: если семья собиралась в доме у тети Марии и дяди Джо, Саб, как правило, болтался поблизости, и другие родители постоянно были настороже. «Оставь братца Саба в покое» – такой рефрен постоянно слышали младшие родственники. Или: «Братец Саб устал», или: «В комнату к братцу Сабу нельзя». В свои девятнадцать Саб, вместе с друзьями, сидел на кокаине и «ксанаксе»[14], а заодно ими приторговывал. Родители, выйдя из себя, выгнали его из дома, но потом пустили обратно, так он там и остался.