На Изабеллу сии слова произвели страшное воздействие. Казалось, девушка сама не знает, сколь огромное в них заключено значение.
– Когда это решили? – спросила Изабелла. – Я ничего не знала.
– Мне самой папенька сказал все полчаса назад. Подумал, что не стоит слишком много и заранее обговаривать отъезд. В четверть восьмого за мной заедет мадам Катрин, и мне дозволено взять одно-два платья. Это всего на несколько недель; уверена, все будет очень хорошо. Я снова поживу среди женщин, которые были столь добры ко мне, и девочек, которые там в обучении. Последние мне очень милы, – сказала Пэнси, такая миниатюрная и такая величественная. – Матушку Катрин я тоже люблю. Буду держаться очень тихо и много размышлять.
Изабелла слушала ее, затаив дыхание, чуть ли не с благоговением.
– Думай иногда обо мне.
– Ах, приезжайте скорее повидаться! – вскрикнула Пэнси. Сей возглас был совсем иного рода, в отличие от героических речей, которые она произнесла еще недавно.
Изабелла так и онемела. Она ничего не понимала, разве только то, что очень плохо еще знает мужа. Ответом его дочери от нее был долгий, нежный поцелуй.
Полчаса спустя Изабелла узнала от служанки о том, как примчавшаяся в наемном экипаже мадам Катрин увезла юную госпожу. По пути в гостиную перед ужином Изабелла застала графиню Джемини, и эта дама охарактеризовала произошедшее единственным восклицанием, изящно вскинув голову: «
– Я буду очень скучать по Пэнси.
Некоторое время Осмонд, чуть склонив голову вбок, смотрел на корзину цветов посреди стола.
– К слову, – сказал он наконец, – мне кое-что подумалось. Вам, знаете ли, надо будет навещать ее, только не слишком часто. Не ошибусь, предположив, что вы гадаете, отчего я отправил Пэнси к добрым сестрам. Правда, сомневаюсь, что сумею втолковать вам причину. Однако сие не имеет значения, не забивайте голову. Я, собственно, поэтому и не стал ничего обсуждать. Вряд ли вы вошли бы в положение. Однако идея была у меня всегда: считаю это частью образования для дочерей. Дочь должна быть свежа и чиста, невинна и кротка. При нравах, царящих сегодня в свете, Пэнси быстро растеряет все эти качества. Она уже лишилась некоторой свежести и блеска, замаралась о кипящую, бурную чернь, именующую себя обществом… Время от времени девочку стоит отрывать от подобного. В обителях очень тихо, уютно, они исцеляют. Мне нравится думать, как Пэнси там сидит в старом саду, в тени аркады, среди умиротворенных целомудренных женщин. Многие из них благородного происхождения; некоторые – из знатных родов. У Пэнси будут книги, рисунок, пианино. Я позаботился о том, чтобы условия ей предоставили самые свободные. Ее не ждут лишения аскезы; так, лишь символические ограничения. Я бы хотел, чтобы она кое над чем поразмыслила, и времени у нее на то с избытком. – Осмонд говорил не спеша, размеренно, так и глядя с небольшим наклоном головы на корзину цветов. Впрочем, рассуждал он тоном человека, который не столько что-то объясняет, сколько обрисовывает ситуацию словами, желая убедиться, как все будет выглядеть. Он немного полюбовался получившейся картиной и, кажется, остался премного доволен. Затем продолжил: – В конце концов, католики очень мудры. Монастырь – это великолепное учреждение, нам без него никак. Он соответствует насущной потребности в семьях, в обществе. Это школа приличных манер, школа гармонии. О, я не отрываю дочь от сего мира, – добавил Осмонд. – Не заставляю ее привязываться сердцем к какому-то другому. Сей мир неплох, ведь ОНА возьмет его, и пусть думает о нем сколько угодно. Просто верным образом.