Женский портрет

Он рассказывал ей, еще в первый вечер в Гарденкорте, что если она поживет и настрадается вдосталь, то может однажды повстречать призрака, которым, как и положено, не обделен сей старый дом. Видимо, необходимое условие она выполнила, ибо на следующее утро в холодном бледном рассвете поняла, что у ее кровати стоит дух. Накануне она легла, не раздеваясь, убежденная, что ночи Ральф не переживет. Спать и не думала, ждала, ведь подобное ожидание требовало бдения. Однако Изабелла все же сомкнула веки, уверенная: коли ночью к ней постучаться, она услышит. Стука не последовало, но едва забрезжил жидкий серый свет, как она резко села на кровати, словно бы услышала призыв. На миг ей показалось, что это Ральф стоит тут, перед с ней – неясная фигура, парящая в полутемной комнате. Она присмотрелась, увидела белое лицо и добрые глаза, а после осознала, что рядом никого.

Она не устрашилась, только испытала уверенность. Покинула комнату и с неослабевающей убежденностью прошла темными коридорами, спустилась по дубовым ступеням лестницы, лоснившимся в неверном свете из окон гостиной. У двери в комнату Ральфа остановилась и прислушалась, но не услышала ничего, лишь, как ей показалось, тишину внутри. Осторожно, словно приподнимая вуаль с лица почившего, толкнула дверь и увидела миссис Тушетт – та неподвижно и прямо сидела у постели сына, держа его за руку. По другую сторону одра доктор со знанием дела ощупывал запястье Ральфа. В изножье стояло две сиделки.

Миссис Тушетт не обернулась, а вот доктор поднял голову и сурово взглянул на Изабеллу; затем он отпустил руку Ральфа. Одна из сиделок тоже очень тяжело взглянула на Изабеллу, однако же никто не произнес ни слова. Изабелла смотрела лишь на то, что и пришла увидеть: лицо Ральфа было как никогда бледно и странно напоминало лицо его отца, который за шесть лет до того лежал на этой самой постели. Изабелла прошла к тетке и обняла ее одной рукой; и миссис Тушетт, которая обычно сама не обнимала и не любила объятий, ненадолго и слегка подалась к ней. Притом она была скованна и не пролила ни слезинки; в ее резко очерченное бледное лицо было страшно взглянуть.

– Дорогая тетушка Лидия… – пробормотала Изабелла.

– Благодари Господа, что у тебя нет ребенка, – вымолвила миссис Тушетт, отстраняясь.

Спустя три дня внушительное число людей сумело выкроить время в самый разгар лондонского «сезона», дабы сесть на утренний поезд до тихой станции Беркшир и провести полчаса в располагавшейся неподалеку серой церквушке. На зеленом погосте святилища миссис Тушетт и предала земле тело сына. Она стояла на краю могилы, Изабелла – рядом с ней. Сам могильщик не обстряпал бы похороны практичнее миссис Тушетт. Событие вышло траурным, но не суровым и не тяжким; во всем происходящем чувствовались мягкость, доброта. Погода сменилась и стала ясной; день, один из последних, по-майски коварных, выдался теплый и безветренный, воздух был прозрачен; цвел боярышник и пели дрозды. Ежели при мысли о мистере Тушетте у кого и возникала грусть, то не особо сильная, ведь смерть его не была жестокой: умирал он уже очень давно и был готов к ней; оставалось лишь дождаться. В глазах Изабеллы скопились слезы, однако слезы эти не застили ей взора. Сквозь них она видела, какой чудесный стоит день, как прелестна природа, как мил старый английский погост; различала склоненные головы добрых друзей. Пришел лорд Уорбертон и группа незнакомых джентльменов; некоторые из них, как выяснилось позднее, участвовали в делах банка. Явились и другие знакомые: среди первых – мисс Стэкпол и подле нее честный мистер Бантлинг; еще Каспар Гудвуд – голову он держал выше прочих и склонял ее реже. Изабелла почти все время ощущала на себе взгляд мистера Гудвуда; в то время, как остальные упирали взоры в дерн, он таращился на нее – суровей, чем обычно на людях. Впрочем, она не подавала виду, будто заметила его; лишь удивлялась его задержке в Англии, закономерно отмечая про себя, что он, сопроводивши Ральфа в Гарденкорт, должен был бы уехать. Эта страна мало ему нравилась. Однако он пришел, подчеркнуто заявляя о своем присутствии, и нечто в его поведении как бы предупреждало: намерения у него непростые. Изабелла старалась не встречаться с ним взглядом, и хотя в его глазах, определенно, читалось сочувствие, он вызывал у нее неловкость. Когда небольшая группа гостей разошлась, пропал и он, и единственный, кто захотел поговорить с Изабеллой – хотя с миссис Тушетт и беседовало несколько человек, – так это Генриетта Стэкпол. Генриетта плакала.