Жены и дочери

И Роджер со всех ног бросился вниз по лестнице, а потом Молли услышала, как громко хлопнула входная дверь. Едва он выскочил из дома, как вошла Синтия, бледная и решительная.

– Где он? – спросила она, осматриваясь, как будто Роджер мог спрятаться.

– Ушел! – ответила Молли совсем слабым голосом.

– Ушел. Боже, какое облегчение! Видно, такая уж у меня судьба – не успеешь разделаться с одним воздыхателем, как уже появляется новый, но ведь я написала ему совершенно определенно… Боже, Молли, что с тобой?

Молли окончательно лишилась чувств. Синтия схватила колокольчик, призвала Марию, потребовала воды, солей, вина, чего угодно; и, едва Молли – задыхающаяся, совсем несчастная – пришла в себя, Синтия написала мистеру Хендерсону карандашную записку, где просила его вернуться в «Георга» (там он остановился утром) и добавляла, что если он послушается незамедлительно, то, возможно, удостоится позволения вечером зайти еще раз, в противном же случае они не увидятся до завтра. Записку она отправила вниз с Марией, и бедняга так и остался при убеждении, что одно лишь внезапное нездоровье мисс Гибсон лишило его общества чаровницы. Весь этот долгий день, проведенный в одиночестве, он утешался тем, что писал всем друзьям письма, сообщая о своем счастье; в числе прочих он оповестил дядюшку и тетушку Киркпатрик, которые получили это послание с той же почтой, что и хитроумно составленное письмо миссис Гибсон, в котором она умудрилась сообщить ровно столько, сколько хотела, и ни на йоту больше.

– Он ужасно сердился? – спросила Синтия, сидя рядом с Молли в тишине гостиной миссис Гибсон.

– Ах, Синтия, мне было так больно его видеть, он так страдал!

– Не люблю я людей, способных на глубокие чувства, – ответствовала, надув губки, Синтия. – Мне они не подходят. Неужели он не мог отпустить меня без всей этой суматохи? Да право же, я не стою таких забот!

– У тебя есть счастливый дар влюблять в себя людей. Вспомни мистера Престона – он тоже никак не хотел расставаться с надеждой.

– Нет, не смей упоминать Роджера Хэмли и мистера Престона в одной фразе. Один был для меня настолько же слишком дурен, насколько другой слишком хорош. Остается надеяться, что этот в саду – золотая середина; я и сама такая, ибо не считаю себя порочной, однако прекрасно знаю, что отнюдь не добродетельна.

– Ты правда любишь его достаточно, чтобы выйти за него замуж? – с серьезным видом спросила Молли. – Подумай, Синтия. Будет нехорошо, если потом ты отвергнешь еще одного возлюбленного. Я уверена, что ты это делаешь непреднамеренно, ты просто этого не понимаешь.

– Наверное, не понимаю. Я не обиделась на твои слова. Я никогда не притворялась, а ты прекрасно знаешь, что я не отличаюсь постоянством. Я уже сказала об этом мистеру Хендерсону… – Она осеклась, улыбнулась и залилась краской при этом воспоминании.

– Так и сказала! А он?

– Он ответил, что любит меня такой, как есть; сама видишь, я его предупредила. Вот только, похоже, он немного напугался, потому что он хочет, чтобы мы поженились как можно скорее, чуть ли не прямо сейчас. Я пока не уверена, что приму его предложение, – ты ведь его, почитай, и не видела, Молли, – но сегодня вечером он придет снова, и учти, я никогда тебя не прощу, если ты не сочтешь его просто очаровательным. Наверное, он нравился мне уже тогда, несколько месяцев назад, когда в первый раз сделал предложение, но я все пыталась убедить себя, что это не так, а кроме того, иногда я чувствовала себя такой несчастной, что мне просто хотелось надеть на сердце железный обруч, чтобы оно не разорвалось, – как сделал этот Верный Джон из немецкой сказки – помнишь ее, Молли? Когда после всяких бед и злоключений его господин вернул себе корону и королевство, да еще и женился на прекрасной принцессе, они ехали от церкви, где сыграли свадьбу, в карете, запряженной шестеркой лошадей, а Верный Джон стоял на запятках, и тут вдруг молодожены услышали три громких хлопка и спросили, в чем дело; оказалось – то лопнули три обруча, которые Верный Джон носил на сердце все то время, что господина его преследовали несчастья, – чтобы сердце не разорвалось.