Жеребята (СИ)

И все погрузилось в тишину. Осенняя ночь накрыла собою шатер и прокралась во все незанавешенные щели.

Раогай подкинула ветвей в огонь и вздрогнула - кто-то обнял ее за плечи.

- Аирэи, - угадала она и слезы потекли по ее щекам. Белогорец стоял перед нею, склонив голову.

- Я ухожу к "орлам гор", к ли-шо-Йоллэ, - произнес он. - Я буду убеждать их выступить на стороне Зарэо.

- Я больше никогда не увижу тебя, - сказала дочь воеводы. - И ты не увидишь своего ребенка.

- Никто не знает, что уготовал нам всем Всесветлый, - негромко произнес Аирэи. - Ты слышишь далекий шум из глубин земли? Подземные воды клокочут, поднимаясь вверх. Приложи ухо к земле - и ты услышишь их далекий рокот.

- Я люблю тебя, белогорец, - произнесла Раогай.

- Я люблю тебя, Раогай, дочь Зарэо, - отвечал он. - Я хочу, чтобы ты знала, и рассказала моему сыну о том, что, когда сын Запада, бог болот Эррэ, являлся мне до моих посвящений в Белых горах и предлагал служить ему. Я отказался, и больше он не являлся. Я хочу, чтобы мои дети знали, что я отказался идти путем Нэшиа. И чтобы об этом знал Огаэ.

- Я обещаю любить Огаэ, как я люблю Раогаэ, - произнесла Раогай. - Он будет мне младшим братом... единственным братом, если...

- Подожди оплакивать Раогаэ - он уснул, а это добрый знак, - сказал белогорец, - всматриваясь в разгладившиеся черты лица юноши.

- Да, я буду ждать, - сказала Раогай, - и было непонятно, о ком она говорит - о брате или белогорце. - Скажи мне, - добавила она, - отчего у тебя темные волосы? Я забывала тебя спросить... Ведь раньше, когда ты был жрецом, они были белыми.

- У меня всегда были темные волосы, Раогай. Когда я стал жрецом, я выбелил их по древней традиции. Это у Игэа они светлый от природы. И он - более достойный белогорец, чем я, о Раогай. Это ты тоже передашь Огаэ и моим детям, и детям Игэа.

- Я люблю т е б я, - сказал Раогай снова. - Мой брат умирает. Ты идешь на смерть. А под моим сердцем - дитя из древних и славных родов Аэолы - Ллоутиэ и Зарэо. Я буду носить в своих странствиях плод свой, как носила своего младенца Гарриэн-ну великая Анай...

- Всесветлый даст тебе сил! - воскликнул Аирэи. - Но я не прощаюсь - я приду к тебе.

Раогаэ покачала головой.

Аирэи подошел к ложу ее брата.

- Бедный отрок... как он страдает от раны!

- Он очень мужественно себя ведет, мой милый Раогаэ! - проговорила Раогай.

- Но что это? Он весь мокрый, словно искупался, - встревожено сказал белогорец.

- Не может быть, мы только что меняли его постель и рубаху - после того, как отец и я случайно облили его водой из кувшина, - встревожено сказала дочь воеводы.

Но белогорец был прав - погруженный в глубокий сон, Раогаэ распростерся на совершенно мокрых от его пота простынях.

Аирэи хотел позвать рабов, но Раогай успела прикрыть его рот ладонью.

- Разбудишь его! Мы справимся сами.

И они уложили улыбающегося во сне сына Зарэо на ароматной, свежей циновке, завернув его в плащ, оставленный Луцэ - плащ из лодки.

- Что это? - удивленно спросил Аирэи, указывая на пропитанные гноем и кровью стебли травы в ране.

- Трава ораэг, - кратко ответила Раогай.

И белогорец осторожно сменил повязку, а раогаэ дпже не проснулся, только слегка поморщился во сне. Раогай насыпала в рану еще белого порошка - того, что оставил Луцэ.

И, обнявшись с Аирэи, они сидели рядом, пока не взошло солнце. Тогда белогорец, в последний раз поцеловав свою возлюбленную, ушел из шатра.

А Раогаэ открыл глаза и сказал:

- Дай же мне пить! Я расскажу тебе, какой сон я видел. Мне снилось, что у тебя на коленях сидели маленькие мальчик и девочка, а в руках у них были сладкие пряники, которые пекут весной на солнцеворот, с изюмом. Сейчас осень, но ты, быть может, сможешь испечь для меня такой пряник?

- Матушка Лаоэй наверняка сможет! - воскликнула сестра, целуя его.

Игэа и Сашиа.

Игэа нашел Сашиа, как всегда, на Башне Шу-этел, молящуюся. Там она теперь всегда встречала восход. Стража провожала ее каждое утро по узким улочкам до входа на Башню и оставалась внизу, у входа, а дева Всесветлого поднималась наверх в полном одиночестве. Так она приходила сюда молиться каждое утро после смерти Аирэи. Ее покрывало теперь было не синим, а белым - как у девы Всесветлого, готовящейся к величайшему делу своей жизни...

Когда Игэа поднялся на Башню, рассвет уже сиял. Он тихо окликнул девушку:

- Утро уже наступило. Пойдем же домой.

Он знал, что однажды она не спустится с ним вниз. Она молится здесь, готовясь к исполнению Обета Башни. "Но это утро - еще не утро Обета", - думал он каждый раз, приходя на Башню, и печально глядя на ее ослепительно белое от сияния утреннего солнца покрывало.

- Пойдем же со мной, - ласково повторил он. - Тэлиай накрыла нам стол, и мы преломим хлеб, и выпьем из чаши...

Сашиа обернулась. Ее лицо было невыносимо красиво - словно солнце сияло внутри нее.

- Подожди, о Игэа! - попросила она. - Дни идут, а я всякий раз спускаюсь с Башни, не получив ответа.

- Тису не хочет твоей смерти, - воскликнул Игэа.