Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Последние годы он подолгу на одном месте не задерживался: полномочный представитель по Московской области, помощник коменданта Кремля, заместитель начальника управления НКВД по Новосибирской области, начальник управления по Оренбургской. Теперь вот Украина. И везде он убеждался, что каждый из его подчиненных и начальников принадлежит к какому-то конкретному клану, сообществу или группировке, соперничающих друг с другом. Это становилось тем более отвратительным, что все эти люди, как и он сам, называют себя коммунистами, что на словах они за справедливость, а на деле каждый заботится о своей шкуре. И началось это не так уж давно, только Александр Иванович никак не может определить, когда именно и с чем это связано. Похоже, это явление прошло несколько этапов внутриполитической борьбы, втягивая в свою орбиту все новых и новых людей, многие из которых даже не понимали, кому и ради чего они служат.

И он не понимал тоже. Да и откуда у него взялось бы это понимание? Родился в Тульской области в семье лесничего, вокруг лес да зверье, глухие деревеньки. Закончил церковно-приходскую школу, поступил в духовное училище, отучился два года — училище прикрыли большевики. В двадцатом, когда бандитизм и воровство стали обыденным явлением советской действительности, почти случайно стал милиционером — из религиозной потребности служения ближнему. Но время ломало не только основы жизни, но и представления о них. О человеческих судьбах даже говорить не приходилось. Через полгода Успенский уже начальник районного отделения милиции, еще через год работает в областном управлении. В голове каша из догматов религии и революционных лозунгов. Однако на стороне догматов темное прошлое, на стороне лозунгов светлое будущее. Сашка Успенский был неглуп и восприимчив ко всему новому. Светлого будущего хотелось всем. Особенно когда тебе всего двадцать лет.

И как же всё хорошо начиналось! Каким светом горели глаза у его товарищей! Как верили они друг другу! Как переживали друг за друга и за порученное дело! И вот… и вот все осталось позади, а впереди… впереди — пустота. И слабая надежда, что как-то все образуется со временем само собой, потому что одно и то же состояние не может продолжаться вечно. Но образуется или нет — этого еще надо дождаться. А что сегодня? Что ему, Сашке Успенскому, делать сегодня? Пулю в висок? И это в тридцать шесть лет? Уйти куда глаза глядят? А куда они глядят, и сам не знаешь. Боже, как все надоело! Как все опротивело! Думал: придет Хрущев, новый человек — и все изменится к лучшему. Глупые, наивные ожидания. Потому что дело не в Хрущеве. И даже, может быть, не в Сталине, а в чем-то другом, что пока еще не имеет обличья и названия… Господи, помоги рабу своему на тернистом пути его!

Александр Иванович забрал из сейфа деньги, несколько паспортов и прочих документов, рассовал по карманам. В сейф положил записку: «Запутался. Ухожу из жизни. Всегда был преданным партии, советской власти, товарищу Сталину. Прощайте. Не поминайте лихом. Успенский. 15 ноября 1938 года».

Глава 29

Хрущев молча выслушал сообщение нового наркома внутренних дел Украины товарища Серова Ивана Александровича о поисках пропавшего бывшего наркома Успенского.

— Все данные, Никита Сергеевич, говорят о том, что Успенский не покончил жизнь самоубийством, а бежал, скрывается и будет, скорее всего, пытаться перейти границу. Границы перекрыты, объявлен всесоюзный розыск. Никуда он не денется, Никита Сергеевич. Человек приметный, решение бежать принимал спонтанно, на основе вашего разговора с товарищем Берией, подготовиться не успел. Жену его взяли, родственники под наблюдением, на работу устроиться не сможет даже лесорубом: нужны документы, справки и прочее. Как только проест все деньги, сунется в железнодорожную кассу, или еще куда, тут же будет схвачен. Должен вам заметить, что люди, которые имеют опыт борьбы с преступниками, совершенно теряются, оказываясь в их шкуре.

— Ставим, понимаешь ли, на такую должность морально разложившихся типов, а потом рассуждаем, откуда у нас всякие эти… заговоры, — проворчал Хрущев.

Но тут до него дошло, что того же Успенского, как и самого Хрущева, ставил Сталин, а он, Никита Хрущев… а эти… им ничего не стоит позвонить — и тогда… — Кровь ударила Никите Сергеевичу в голову, он на миг потерял способность соображать, но быстро оправился и заговорил, торопливо нанизывая слова на невидимую нить:

— Товарищ Сталин доверяет нам, надеется на нашу добросовестность, партийность и преданность советской власти, а мы вместо того чтобы оправдывать его высочайшее доверие, подсовываем ему таких вот типов, как этот Успенский… стыдно смотреть в глаза товарищу Сталину…

— Я с вами совершенно согласен, Никита Сергеевич! — подхватил Серов. — Все дело в том, что кадры у нас, не имея соответствующего образования, плохо разбираются в порученном деле…