Жернова. 1918–1953. Клетка

Именно этого не учитывает Тухачевский. Зато от него за версту разит захудалым дворянчиком и русским националистом. Но последнее в русских, похоже, неистребимо. И связано это в первую очередь с тем, что они за минувшие четыре столетия овладели такой огромной территорией, таким количеством больших и малых народов, на ней проживающих, что великодержавный национализм стал как бы второй натурой этого народа. Впрочем, национализм, окрашенный в шовинистические тона, неистребим и в грузинах, и в татарах, и в хохлах. Но особенно в евреях, хотя ученые утверждают, что такой нации не существует вообще. Понадобится не одно поколение, понадобятся глубокие преобразования в социальной сфере, грамотность и высокая культура всех членов социалистического общества, прежде чем национализм изживет себя полностью. И вот парадокс: сегодня приходится поддерживать и пропагандировать русский патриотизм, который объективно является основой национализма, ущемляя патриотизм других национальностей. Ничего не поделаешь: без патриотизма — именно русского патриотизма! — нет и не может быть боеспособной армии в стране, где русские составляют подавляющее большинство. Всем остальным народам, населяющим Советский Союз, придется подстраиваться под русский патриотизм на основе любви к общему для всех отечеству. А это не так просто, имея в виду весьма сложную историю вхождения тех или иных народов в состав Российской империи. Но ничего другого не дано, чтобы сохранить и отстоять свою страну.

Сама Россия еще недавно представлялась Сталину случайным соединением совершенно разнородных частей, соединением, не имеющим ни одного связующего звена. Предвидя возможные сложности, возглавляя сразу же после революции Совет по вопросам национальностей, он предлагал не союз отдельных национальных республик, имеющих право на выход из состава СССР, а нечто аморфное — деление России на губернии и национальные автономии. При этом он все еще смотрел на Россию глазами Маркса, который Россию ненавидел и презирал, как ненавидели и презирали ее многие его русские и нерусские последователи.

Но вот необъяснимая странность: такие пространства, такие несоединимые части суши и воды и живущие на них разноязычные народы русский народ все-таки как-то сумел соединить и удержать от распада в течение многих столетий. Несмотря ни на что. И еще: вспоминая себя прошлого и большинство своих соплеменников, Сталин обнаруживал как в своей душе, так в словах и поступках большинства других неприязнь к русификации, к засилью русского чиновничества. Это потом он понял, что дело не в народе, а в царской власти, но власть эта до поры до времени опиралась все-таки на народ, без такой опоры она бы ничего не значила. Следовательно, и самому Сталину необходимо и неизбежно придется идти по этому пути.

Теперь он понимал, почему у хохла Гоголя в «Мертвых душах» появилась Русь-тройка, и все более убеждался в той простой истине, что если народ зависит от власти, то и власть в такой же степени зависима от народа. Оставалось отыскать некую черту, на которой эта зависимость вполне устраивала обе стороны.

Однако поводом, подстегнувшим Сталина вновь вспомнить о книге вождя фашистской Германии, было не увлечение историей. Поводом послужила расправа Гитлера со своими вчерашними соратниками, случившаяся 30 июня, расправа решительная, жестокая, бескомпромиссная. А ведь штурмовики Рэма представляли собой лучшие силы германского национал-социализма, силы, которые — по логике вещей — надо беречь и преумножать. Но если вождь решительно порывает со своим прошлым, со своими соратниками, закосневшими на одном каком-то пункте, переставшими отвечать злобе дня, то такой поступок вождя говорит о многом. В том числе и о том, что хотя фюрера и окрестили бесноватым, да, видать, крестники не слишком-то умны.

Разумеется, можно случайно оказаться наверху, будучи и бесноватым, но удержаться… И Сталин, испытавший и до сих пор испытывающий на себе всю силу сопротивления старых партийных кадров, не мог не проникнуться известным уважением к вождю немецкого народа. В конце концов, участь вождей везде и во все времена одинакова и одинаково поучительна для тех, кто уже состоялся в качестве вождя или претендует на это звание. Моисей, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Иван Грозный, Петр Первый, Наполеон, Гитлер, и, наконец, Ленин и сам Сталин, — каждому из них пришлось утверждаться на вершине власти в соответствии с субъективными и объективными историческими обстоятельствами, но практически всегда одними и теми же методами.