Жернова. 1918–1953. Клетка

Но, глядя на Марию, он не находил ни слов, ни желания говорить с нею о своих сокровенных мыслях и мечтах. Да и ей, казалось ему, не нужны были никакие слова, кроме слов о его любви к ней и благодарности за то, что она для него сделала. Нет, она ничего не требовала, но стоило взглянуть в ее распахнутые глаза, ощутить ее робкие прикосновения к нему, увидеть неожиданные слезы, чтобы понять ее простенькие мысли и желания. А, с другой стороны, зачем ему какие-то сложности, когда жизнь проста, как осенний дождь, если его попытки проникнуть в мир, где люди живут совсем не так, как живет сегодня он сам, ни к чему не привели? Да, в том мире есть какие-то большие цели и желания, там должны обретаться умные и красивые женщины, которых хочется слушать и находить отзвук в своей душе на их слова и мысли, которым и самому хочется говорить все и слышать отзвук другой такой же, как и у тебя самого, души. Должны быть такие женщины, но есть ли они в действительности? Не выдумал ли он их в своей тоске? Ведь вот же Наталья Александровна… — и умна, и начитана, и говорит — заслушаешься, а мысли такие же, как у всех, маленькие, то есть не идущие дальше того, что обретается перед ее глазами, хотя с ней, конечно, было интересно. Так, может быть, не стоит и искать? Может быть, достаточно того, что рядом есть женщина, просто женщина — и все? Потом дети, потом… И где он найдет такую преданность, такую любовь, как у Марии? Разве не это самое главное, самое ценное в подруге жизни? А любовь… Раньше женились по воле родителей — и ничего, жили, и даже очень неплохо. Хотя бы его отец с матерью… Да и тысячи, миллионы других мужчин и женщин… Чем он лучше?

Василию только что сделали укол, после которого необходимо лежать. И он лежал, вытянувшись, закрыв глаза, худой, с обросшим рыжеватым волосом лицом, неподвижный. Мария сидела возле его постели, держа Василия за руку. Он чувствовал трепет и тепло ее маленькой руки, и от этого на душе у него было так покойно, как еще никогда раньше.

Он открыл глаза и увидел глаза Марии, наполненные влагой. В них светилось такое сострадание к нему, Василию, что в груди его что-то вспыхнуло, обдав тело горячей волной, и он, неожиданно для себя, произнес:

— Ты вот что… Маня… выходи за меня замуж.

И едва он произнес эти слова, Мария всхлипнула и уткнулась головой ему в худую грудь, забыв о том, что порядочной девице положено поломаться какое-то время, а уж потом согласиться, и то будто бы без особой охоты, а как бы из одной только жалости.

* * *

Конечно, думала Мария, стоя на задней площадке трамвая и еще раз переживая случившееся, Василий мог бы найти для нее слова и поласковей, рассказать, к примеру, как он ее любит, что не может без нее жить ну ни минуточки, — и много мог произнести еще всяких нежных слов, а не просто так ляпнуть: "Выходи за мяня замуж", на свой белорусский лад огрубляя и коверкая русские слова. При этом смотрел на нее как-то не так, как смотрят в кино на своих возлюбленных настоящие мужчины. Правда, в кино мужчины объясняются в любви не в больничной палате, лежа на железной койке, и не такие худющие, с хриплым и неровным дыханием, а совсем в других местах, здоровые, сильные и, чаще всего, военные.

И поцеловал Василий Марию на прощанье тоже как-то не так, как целуют в кино и как самой Марии в девичьих ее грезах представлялся первый поцелуй возлюбленного, а просто ткнулся в щеку колючим подбородком и отпрянул тут же, точно ожегшись о горячую сковородку.

Все было не так, но, вместе с тем, она вот-вот станет замужней женщиной, у нее будет свой дом, дети и все остальное, что положено в таких случаях. А что Василий говорит как бы не совсем по-русски, что он неотесанный и не имеет понятия о приличном с женщиной обхождении, так это поправимо: как только он женится на ней, так она сразу же возьмет его в руки и воспитает так, как положено, чтобы не краснеть с ним на людях и в приличном обществе. Уж кто-кто, а Мария многое повидала — и приличных людей в том числе, — поэтому имеет полное понятие о том, что такое жизнь и как в ней нужно устраиваться. Васька еще спасибо будет говорить ей за то, что она выйдет за него замуж, потому как другая бы и внимания не обратила на такого неотесанного парня, как он.

Еще не выйдя за Василия замуж, Мария уже смотрела на него, как на свою собственность, которой она имеет право распоряжаться по своему усмотрению. И все же было обидно, что самое главное событие в жизни произошло так обыкновенно, можно сказать, по-деревенски. Только и разница, что деревенские сперва потискают девку в темном углу, полапают ее за всякие места, как какую-нибудь телушку на сельском торжище, а уж потом, если девка самостоятельная и не поддается на ухаживания и приставания, уж тогда только предлагают замужество и засылают сватов.

В общежитии Мария выплакала на упругой груди Зинаиды и свою большую радость, и свое маленькое горе.