Жернова. 1918–1953. Клетка

Но завтра эта женщина не понадобится. Завтра понадобится женщина другого склада, которая сама должна уметь вызывать бешеную страсть, уметь разбудить в мужчине задремавшие от пресыщения инстинкты. Завтра понадобится нечто бесовское, пластичное, всепроникающее. Как завершающий аккорд симфонии власти. Балерины, актрисы — самые в этом отношении искусные существа. Не все, разумеется, а лишь те, кто и в своем танце, своем лицедействе — синтез огня и ветра, неистового морского прибоя, вместе с тем пластичности и мягкости дикой кошки или змеи. Но это будет завтра. А сейчас…

Плотный, загорелый под южным солнцем во время отпуска, но с еще больше загорелым круглым лицом и сильной шеей, с почти черными кистями мускулистых рук, с выпуклой грудью, но уже и с несколько выпирающим животиком, однако еще не потерявший из-за этого природной мужской стати, Киров шагнул к дивану, склонился над женщиной и, заглядывая в ее серо-голубые глаза, в которых как бы замерло в ожидании надвигающейся бури небо Балтики, осторожно коснулся твердыми губами мягкого розового соска…

Мильда подняла руки и запустила пальцы в густую шевелюру любовника. По телу ее прошла первая слабая дрожь, глаза заволокло туманом…

Глава 18

Был одиннадцатый час вечера, когда Киров вышел из Смольного. Вышел не один, а вместе с Мильдой Драуле. Они сели в поджидавший Кирова автомобиль, и тот понесся по засыпающим, заснеженным улицам Ленинграда. Автомобиль лишь на минуту остановился на перекрестке, Мильда вышла из него и, пройдя метров двадцать, зашла в подъезд старинного дома. Даже не оглянувшись. Только после этого автомобиль секретаря обкома партии покатил дальше: по проспекту Обуховской обороны, вдоль Невы, сквозь метель и мрак в сторону улицы Красных зорь, где и жил Киров.

Сергей Миронович сидел на заднем сидении, расслабленно откинувшись на его спинку, умиротворяющая усталость тихо плескалась в его сильном теле. Киров был доволен собой, прошедшим днем, любовными играми с белым телом только что покинувшей автомобиль женщины. В салоне автомобиля еще держался ее ни с чем не сравнимый, своеобразный, слегка горьковатый запах. Но пройдет несколько минут, и не останется ни запаха, ни даже воспоминания об этой женщине…

Все-таки удивительно устроена жизнь. Она вся как бы состоит из приливов и отливов страсти, взлетов и падений, новых разбегов и новых взлетов, и нужно иметь крепкие руки и голову, чтобы после очередного взлета не падать слишком глубоко, не давая времени другим занять твое место.

Вот вальдшнеп… Он летит ныряющим полетом: вверх — вниз, вверх — вниз, но все время выдерживая определенный курс, поднимаясь все выше и выше. Не всякий хищник сможет взять эту птицу на лету, охота с ружьем на нее требует особой сноровки и точного глазомера. А вот утка летит ровно, хотя и быстро, поймал ее на мушку, провел… выстрел — камнем падает вниз.

Пока вся жизнь Сергея Мироновича идет крутым полетом вверх. Нырки можно не принимать во внимание. Искусство взлета — великое искусство неумолимого движения вперед и только вперед. Сталин прав: Революция, как и Жизнь вообще, не может останавливаться, не может ждать отстающих и колеблющихся, как не мог остановиться Александр Македонский в своем движении на восток, как не могли остановиться Чингисхан, Наполеон, русские землепроходцы, стремящиеся на восток, к Великому океану, ибо остановка означает смерть: враги соберутся с силами, объединятся, соратники и союзники потеряют наступательный порыв и уверенность в себе, солдаты разучатся драться и не бояться смерти.

Безусловно: всякое движение должно до конца исчерпать самое себя и либо закрепиться на завоеванных позициях, либо обратиться вспять. Впрочем, остановка и есть начало отката. Следовательно, только в движении вперед сущность Революции, сущность самой Жизни. Другого не дано. Все-таки не так уж и не прав Бернштейн, говоря, что движение — все, цель — ничто. К этому следует добавить: революционный порыв и движение к высокой цели… При этом не давать врагам передышки, времени на перегруппировку сил, на осмысление своего положения. Давить и жать до предела, который, впрочем, известен разве что одному Богу. Или Дьяволу. Даже знание диалектики ничего не меняет ни в самом движении, ни в положении тех, кто в это движение втянут…

Киров — натура импульсивная, взрывная, честолюбивая. Он весь сгусток энергии, напора, порыва, нетерпения. Люди косны, малоподвижны, инертны. Раскачать их, разжечь в них честолюбие, дремлющие силы, затем бросить вперед, на колючую проволоку, на пулеметы, на штыки. И самому кружить над полем битвы, направляя штурмовые колонны то в одну сторону, то в другую. Как это здорово, черт вас всех побери!..