Жернова. 1918–1953. Клетка

Кривоносов не задумывался над тем, понадобятся эти отпечатки или нет, он просто делал свое дело, покуда живой и есть силы. При этом он знал, что впереди у него не меньше шести дней пути до зоны, что тут не до преследования оставшегося в живых зэка и вообще не до чего, но знание это не имело никакого значения.

Закончив работу, Павел подобрал свой карабин, последний раз глянул на три тела, сиротливо и почти в одних и тех же позах приникшие к земле, повернулся и пошел в обратную сторону, тяжело переставляя слабеющие ноги.

Только бы дойти, только бы рана не оказалась серьезной.

Глава 34

Ерофеев видел, как человек, застреливший Плошкина, перевязав себя и повозившись некоторое время над убитыми, повернулся и пошел назад, в гору. Только теперь до Димки дошло, что он остается совсем один-одинешенек среди этих необозримых, враждебных ему пространств и сам должен куда-то идти и что-то и зачем-то делать. Последний человек, который мог как-то повлиять на желания и поступки Ерофеева, уходил все дальше и дальше, постепенно растворяясь в пелене дождя.

В своей еще короткой жизни Димке ни разу не приходилось принимать самостоятельных решений: все заранее в его поступках было предрешено независимым от него ходом событий. Он привык следовать за другими, часто даже не понимая, куда и зачем, но никогда у него и в мыслях не было противиться этому положению вещей и проявлять какую-то самостоятельность.

Когда Димке исполнилось двенадцать лет, то есть сразу после окончания четырехлетки, отец привел его в мастерскую по ремонту всякой металлической рухляди, которых в то время — в двадцать четвертом году, в разгар нэпа — в Питере пооткрывалось на каждом шагу, поставил его рядом с собой за верстак и стал учить премудростям слесарного дела.

Когда вновь стали открываться заводы, отец потребовал у хозяина мастерской расчет и ушел вместе с Димкой на завод, хотя Димке и в мастерской было не плохо, но на заводе, как сказал отец, значительно лучше, потому что там много народу, там коллектив, а коллектив — это великая сила.

На заводе Димку привлекли в комсомол, заставили учиться в школе рабочей молодежи, а когда он закончил восемь классов, направили повышать свое образование на рабфак.

В те времена в разгаре были дискуссии о выборе пути, о том, кто прав — Сталин или Бухарин, Троцкий или Каменев, или еще кто, по Марксу и Ленину ведется социалистическое строительство или это только видимость марксизма-ленинизма, надо ли продолжать нэп или пора его прикрывать. Все это Димка слушал, кое-что мотал на ус, но в тонкости не вдавался.

Когда же поступил на рабфак, от споров уходить уже было нельзя. Надо было вставать на чью-то сторону, а поскольку ни у него одного в голове образовалась самая настоящая каша, поскольку на рабфаке основоположников читали мало, а все больше газеты да слушали всяких лекторов-пропагандистов, принадлежавших то к правым, то к левым, толковавших историю, Маркса и текущие события всяк по-своему, кто-то и предложил создать кружок по дополнительному и самостоятельному изучению марксизма-ленинизма, так сказать, от корки до корки и самим постичь смысл текущей жизни.

Это был первый кружок у них на рабфаке, чем они очень гордились. Гордился этим кружком и Димкин отец, Акинф Савватеич, лишившийся кисти одной из рук во время рубки металла на гильотине. Ерофеев-старший был ярым сторонником социализма; нэпманов, которые все позахапали, и всяких оппозиционеров ненавидел лютой ненавистью, за успехами сына следил ревностно, постоянно вдалбливая ему в голову, что только образованные рабочие люди и могут построить коммунистическое общество, а всякая антеллигенция есть вредители и притеснители рабочего человека.

К концу двадцатых события приняли стремительный и самый неожиданный оборот: высылка за границу Троцкого, отстранение от дел Зиновьева и Каменева, наконец, объявление Бухарина правым уклонистом, то есть низвержение с вершин власти известных всей стране революционеров и соратников Ленина, которые, как оказалось, почили на лаврах прошлых заслуг и забыли, зачем рабочий класс совершил Великую Революцию. Но и после того, как все эти уклонисты были развенчаны, а партия и страна окончательно и бесповоротно взяли курс на индустриализацию промышленности и коллективизацию сельского хозяйства, они в своем кружке все еще не могли придти к окончательному выводу, по Марксу все это случилось, или нет.

И тут их всех — все девять человек — арестовали перед новым годом будто бы за создание контрреволюционной организации и антисоветскую пропаганду.

Димке, как выяснилось впоследствии, повезло меньше других: его допрашивала сама Сонька Золотая Ножка, любительница отбивать мужские детородные члены каблуком своей туфли, но не всякие, а самые выдающиеся по своим размерам, так что одного допроса Димке хватило, чтобы он подписал признание в контрреволюционном заговоре.